Этим утром, начавшимся столь необычно, Орик ощутил, что надвигается беда.

— Нет, это Гойтосир объезжает своего золотого коня, — возразил Орик, чувствуя неприязнь к фракийцу.

— Как будет угодно царям скифов. — Фракиец поклонился.

— Ты пришел… — Октамасад окинул фракийца недобрым взглядом. — Не побоялся смерти.

— Страшна не сама смерть, а ее ожидание. За порогом смерти она и вовсе не страшна. А ожидать, бояться смерти можно где угодно — это ее не ускорит и не отсрочит, — с вежливой улыбкой молвил фракиец. — Она придет, когда заблагорассудится богам.

— Ты больше похож на болтливого эллина, чем на фракийца. — Октамасад враждебно взглянул на мужчину. — Если ты меня обманул — то будешь молить о смерти как о благе, но она не будет к тебе спешить.

— Кто он? — Орик подозрительно посмотрел на фракийца, считая его виновником предстоящих событий.

Со стороны городских ворот послышались голоса, пение, музыка. Ворота открылись, оттуда вывалилась пестрая шумная толпа ряженых в козьи шкуры, что-то весело распевающих. Эти люди направились к морю. Впереди на шесте несли продолговатый предмет с круглыми шарами по бокам.

Фракиец тут же взял на себя обязанности толмача, объясняя происходящее:

— Сегодня празднуют Сельские дионисии — в честь Диониса, бога растительности, виноградарства и безумия. Мужчины одеты сатирами, женщины — менадами. Они поют неприличную песню козла, а впереди несут мужской фаллос.

— Что несут? — не понял Орик.

— То, чем мужчина удовлетворяет женщин ночью, — нашелся фракиец.

Скифы с удивлением смотрели, как мужчины прыгают, подражая козлам, хватают женщин. Выкрикиваемые ими слова были непонятны, но красноречивые неприличные жесты позволяли понять, что они означают. Все это сопровождалось какофонией одновременно звучащих музыкальных инструментов, которую трудно было назвать музыкой.

— А вот, как я и говорил, ваш царь Скил.

Фракиец указал рукой на мужчину в тунике, с миртовым венком на голове, который, похоже, уже выбился из сил от такого праздника, шел, пошатываясь, с блаженной улыбкой. Его подхватили с двух сторон менады, и он вместе с ними запрыгал козлом. Орик отвернулся, чтобы не видеть такого унижения царя. Но Скила заметили собравшиеся здесь же телохранители и жрецы. Раздались возгласы удивления и возмущения, но Скил продолжал прыгать с менадами, не замечая ничего вокруг.

— Он еще в прошлом году прошел инициацию и теперь поклоняется козлоподобному Дионису, а ваших богов забыл, — пояснил фракиец.

Орик был готов его убить за эти слова, но присутствие старшего брата Октамасада его сдерживало.

— Ты все видел, брат? — Октамасад пристально посмотрел на Орика.

Тот молча опустил голову.

— Скил забыл веру, поклоняется эллинским богам, живет с эллинкой в Ольвии. Нужно сзывать Большой совет старейшин. Кроме нас, все это видели они. — И Октамасад указал на воинов и жрецов, среди которых Орик только сейчас приметил Гнура — верховного жреца энареев.

* * *

Храм Деметры находился за пределами Ольвии, хотя и недалеко — на мысе Гипполая, своей формой напоминающем лисью мордочку. В храм Скил и Ирида отправились, когда солнце стало уходить на отдых, посылая на землю уже не такие обжигающие лучи. Несмотря на то что выезжать за городские ворота было небезопасно, Ирида уговорила Скила не брать с собой телохранителей. Она, как и обещала, достала для царя и для себя две раскрашенные глиняные маски — одна выражала безумную радость, другая — глубокую печаль. Маски удерживались при помощи завязок. После недолгих размышлений Скил выбрал маску Печали, а Ириде оставил Радость. Ему вновь вспомнилось мрачное предсказание жреца Арсака и проклятие энарея Матасия, а еще этой ночью его посетил страшный сон: он увидел, как горит его дворец в Ольвии, как из пламени пытаются вырваться ожившие статуи грифонов и сфинксов, но это им не удается.

Скил усилием воли прогнал прочь тяжкие думы, но на всякий случай захватил с собой в колесницу лук, горит, полный стрел, и меч-акинак. Ирида, увидев эти приготовления, лишь усмехнулась, но вслух похвалила царя за предосторожность, однако предупредила, что на само торжество вооруженного жрецы-иерофанты не допустят, даже если узнают, что это скифский царь. Скил, подумав, что само присутствие пятитысячного скифского войска гарантирует ему безопасность, согласился на эти условия.

Перед тем как отправиться в путь, Ирида открыла Скилу суть Великих элевсинских[23]мистерий. Дочь богини плодородия Деметры, девственница Персефона, попадается на уловки бога Эрота, и ее силой уводит в подземное царство мертвых бог Аид, где она становится его женой. Девять дней бродит стенающая Деметра, разыскивая дочь, и не найдя ее, скрывается ото всех. Без забот Деметры вся растительность засохла, тучные зеленые нивы превратились в бурые пустыни. Люди голодают, у них нет еды, чтобы приносить жертвы богам. И тогда вмешивается Зевс, верховный судья, он постановляет: пусть Персефона треть года проводит у своего супруга в подземном мире, а две трети — у своей матери на земле. Во время Великих элевсинских мистерий нужно преодолеть очень трудные испытания, которые под силу не всем; это и есть посвящение богине Деметре.

— Посвященные богиням Деметре и Персефоне имеют возможность после того, как окажутся в царстве мертвых, у Аида, вновь вернуться — обрести новую жизнь. Видишь, я ничего плохого тебе не желаю, а предлагаю — вечность. Лишь тот, кто участвовал в священном представлении, сможет обрести жизнь в Аиде, лишь ему дарована милость ощущать конец жизни как новое начало[24].

Ирида достала небольшую амфору и разлила из нее напиток по кубкам.

— Что это? — поинтересовался Скил, который, пригубив напиток, почувствовал горьковатый привкус.

— Это кикенос — настой на ячмене и мяте. Раз мы его пьем, значит, запрет на телесные утехи снят и нас ожидает божественная ночь. — Скил протянул руку к ее персям, и она быстро добавила: — Но только после окончания церемонии в храме Деметры. Приказать принести твой кубок?

Ирида привыкла, что Скил по скифскому обычаю пьет только из своего кубка, который обычно носит на поясе. Этот кубок внушал ей отвращение, так как его сделали из человеческого черепа; снаружи он был обтянут кожей, а внутри позолочен. Она уже знала, что скифы не только используют черепа врагов в качестве кубков, но и шьют из человеческой кожи рубашки и плащи, отличающиеся необычным молочным цветом. По ее просьбе царь скифов, приезжая к ней, никогда не облачался в подобные одеяния.

Напиток был неприятный, но Скил почувствовал прилив энергии и бодрости, которых ему и так было не занимать, и тайные страхи отступили прочь. Он и Ирида сели в колесницу и проехали через акрополь — город мертвых, по своей площади не уступающий самой Ольвии, а может, и превосходящий ее. Выехав в степь, они лихо понеслись по наезженной дороге, пролегающей среди еще зеленого многотравья, и Скил только здесь ощутил, что стены города все-таки давят на него, привыкшего к необъятным просторам. Завидев храм, стоявший на обрывистом берегу, они надели маски, а на головы венки из мирта. Ирида сказала Скилу, что о его присутствии знает лишь верховная жрица храма, для всех других он останется неизвестным.