В поле у дороги появился заяц. Кто-то крикнул: «Мой!» Все остановились, один солдат опустился на колено, быстро прицелился, выстрелил — и промахнулся. Стрелки насмешливо завопили, а заяц скрылся за холмами. Дэниел Хэгмэн не часто промахивался, он научился стрелять у своего отца-браконьера, и все стрелки втайне гордились тем, как этот чеширец обращается с ружьем. Он перезарядил штуцер и печально покачал головой:

— Прошу прощения, сэр. Совсем старый стал. Шарп рассмеялся. Хэгмэну было сорок, но он, как и прежде, оставался лучшим стрелком роты. Заяц несся со страшной скоростью, так что, если бы он оказался сегодня в котле, это было бы настоящим чудом.

— Сделаем привал, — решил Шарп. — На десять минут.

И сразу выставил часовых. Французы были далеко, впереди находилась британская кавалерия, но ты остаешься в живых только в том случае, если принимаешь все меры предосторожности, поэтому Шарп всегда выставлял посты, а его люди шагали с заряженным оружием.

Лейтенант снял с себя ранец и сумки, радуясь освобождению от восьмидесяти фунтов веса, а потом уселся рядом с Харпером, который смотрел в ясное небо.

— Жарковато для марша, сержант.

— Жарковато, сэр, жарковато. Только все равно лучше, чем тот чертов холод прошлой зимой.

— Ну, тебе удавалось не мерзнуть, — ухмыльнулся Шарп.

— Мы делали все, что могли, сэр, делали, что могли. Помните святого отца из монастыря? — Шарп кивнул. Но остановить Патрика Харпера, который решил рассказать хорошую историю, было невозможно. — Он заявил нам, что у них там ничего нет выпить! Нет ничего выпить, а мы замерзли, точно море зимой! Слушать, как Божий человек лжет, было совсем невыносимо.

— Вы преподали ему хороший урок, сержант! — Пендлтон, любимец роты, которому недавно исполнилось семнадцать и который промышлял воровством на улицах Бристоля, ухмыльнулся, сидя напротив ирландца на другой стороне дороги.

— Это уж точно, приятель. — Харпер энергично закивал. — Помните? Так не бывает, чтобы у священников кончалась выпивка, вот мы ее и нашли. Господи Боже мой, этой бочки хватило бы, чтобы утолить жажду целой армии! Уж мы тогда повеселились. Святого отца засунули головой в вино — нужно было объяснить ему, что вранье — это смертный грех. — Он весело рассмеялся. — Капелька чего-нибудь мне бы сейчас не помешала. — Сержант окинул отдыхающих у дороги стрелков совершенно невинным взглядом. — Кто-нибудь хотел бы капельку?

Все молчали. Шарп устроился поудобнее и изо всех сил старался не улыбаться. Он знал, что задумал Харпер и что произойдет в следующее мгновение. Стрелки были одним из немногих воинских подразделений, имевших право отбирать рекрутов, поэтому среди них оказывались только лучшие, но даже и при таком тщательном отборе солдаты страдали от греха, присущего остальной армии, — пьянства. Шарп догадался, что где-нибудь поблизости можно отыскать по крайней мере полдюжины бутылок вина, и Харпер намерен заняться решением этой проблемы.

Сержант поднялся на ноги.

— Отлично! Проверка.

— Сержант! — Это был Гэтейкер, который часто становился жертвой собственной чрезмерной хитрости. — Вы же сегодня утром проверяли наши фляги! Вам известно, что у нас ничего нет.

— Я знаю, что в ваших флягах для воды нет вина, а это не одно и то же, верно? — Все по-прежнему молчали. — Разложить амуницию! Немедленно!

Послышалось ворчание. Португальцы и испанцы с радостью меняли на вино пули и британский порох, самый лучший в мире, и можно было не сомневаться, что, если у кого-нибудь из солдат окажется меньше восьмидесяти зарядов, Харперу удастся найти бутылку, запрятанную куда-нибудь поглубже в ранец.

Шарп услышал, как солдаты начали копаться в своих вещах. Он открыл глаза и увидел, что, точно по волшебству, у дороги появилось семь бутылок. Харпер стоял над ними с видом победителя.

— Разделим между всеми. Отлично сработано, парни, я знал, что вы меня не подведете. — Сержант повернулся к Шарпу: — Патроны будем считать, сэр?

— Нет, не будем. — Шарп знал, что может доверять своим людям и они не станут продавать больше одной горсти патронов. Он посмотрел на огромного ирландца. — А сколько у тебя патронов, сержант?

Лицо Харпера было абсолютно честным.

— Восемьдесят, сэр.

— А ну-ка покажи свой запас пороха. Харпер улыбнулся.

— Я думаю, вы не откажетесь от капельки спиртного, сэр.

— Давай. — Шарп весело рассмеялся, глядя на смущенного Харпера. В дополнение к восьмидесяти патронам, на двадцать больше, чем у всех остальных солдат армии, стрелки получали отличный порох, который позволял вести более точную стрельбу. — Ладно, сержант. Десять минут, а потом нам будет легче шагать дальше.

В полдень они нагнали небольшой конный отряд разведчиков с майором Форрестом во главе, который махал им рукой из рощи, расположенной между дорогой и ручьем. Мечты Харпера сбылись. Майор подвел стрелков к специально выбранному для них месту.

— Знаете, Шарп, я подумал, что будет лучше, если вы расположитесь подальше от полковника.

— Вы правы, сэр. — Шарп ухмыльнулся, взглянув на смущенного майора. — Прекрасная мысль.

Форрест тем не менее был чем-то обеспокоен. Он смотрел на людей Шарпа, рубивших ветки.

— Сэр Генри настаивает на том, что костры должны располагаться по прямой линии.

Шарп вскинул руки вверх.

— Обещаю вам, даже искорка не нарушит строя.

Через час прибыл весь батальон, солдаты попадали на землю и остались лежать, подложив под головы ранцы. Некоторые из них отправились реке и, устроившись на берегу, опустили стертые, опухшие ноги в холодную воду. Расставили часовых, оружие сложили, запах табака окутал деревья, а в противоположной стороне от горы багажа, отмечавшей временную офицерскую столовую, начался футбольный матч. Последними прибыли жены и дети, португальцы — погонщики мулов со: своими животными, Хоган и его мулы и стадо скота под присмотром специально нанятых местных! жителей — животные обеспечат пропитание батальону.

Этим тихим, усыпляющим вечером Шарпа охватило беспокойство. Ему некому было писать, и он не испытывал ни малейшего желания присоединиться к Харперу, который без всякого результата; пытался заманить хоть какую-нибудь рыбешку на своих червей. Хоган спал в тени, тихонько похрапывая.

Шарп поднялся на ноги, взял ружье и прошел мимо часовых. День был замечательным: на небе ни облачка, в ручье тихонько журчит вода, а кий ветерок гуляет в траве и шелестит бледными листьями оливковых деревьев. Лейтенант некоторое время шел вдоль ручья мимо кукурузных посевов, перепрыгнул через грубую дамбу, перекрывавшую ирригационный канал, и вышел на усеянное камнями поле, где росли чахлые оливы.

Было очень тихо. Жужжали и стрекотали насекомые, из лагеря слышалось ржание лошадей, а за спиной пела вода. Кто-то сказал, что уже наступил июль. Может быть, сегодня его день рождения. Шарп не знал, когда родился, но помнил, что мать называла его «дитя июля»... а может, это был июнь? Он почти ничего про нее не помнил. Темные волосы и голос в темноте. Она умерла, когда он был совсем ребенком, а других родственников у него не было.