— Достань воды из колодца… Я сейчас подойду.

Несмотря на тяжелое предчувствие, сжимавшее ей грудь, Афза снова начала напевать свою песенку. По временам она останавливалась у длинного ряда алоэ, будто любуясь гигантскими копьями, выходящими как бы из огромных палашей. Волокнами их жители Нижнего Алжира перевязывают раны, из них приготовляют особый сорт папирос, одну из которых с видимым удовольствием посасывали хорошенькие губки Звезды Атласа, между тем как в груди ее бушевала буря.

Спаги остановился у колодца — глубокого сруба, почти до краев наполненного чистейшей водой, потому что в глубине этой на вид бесплодной равнины сохраняются богатейшие запасы воды, — и иронически смотрел на мавританку.

Это был человек лет тридцати, с лицом, обезображенным оспой и двумя шрамами, очевидно, от нанесенных ятаганом ран. Одного глаза у него не было, и все это вместе производило отталкивающее впечатление.

Он спешился, привязал взмыленную лошадь к стволу пальмы и, приподняв картуз, сказал:

— Привет Звезде Атласа!

Афза взглянула на него, делая вид, что не узнает, и ответила несколько небрежно:

— Аллах с тобой, франджи!

— Можно напоить лошадь? Я уж не первый раз останавливаюсь у этого колодца.

— Теперь я тебя узнала.

Подошел негр с большим глиняным сосудом и, наполнив его по приказанию хозяйки водой, молча поставил перед спаги.

— Вода в пустыне не так плоха, как думают, у нас в бледе куда хуже, — сказал спаги.

— Здесь не пустыня, — возразила Афза, делая знак негру.

Негр Ару, привыкший понимать свою молодую госпожу без слов, отошел шагов на десять и спрятался в кустах акации, куда предварительно уже поставил одно из тех длинных ружей с выгнутыми прикладами, какие употребляются у марокканцев и алжирских бедуинов, и пару длинных пистолетов.

Хасси аль-Биак, очевидно, поручил ему охранять дочь.

— Вода у нас хорошая, — продолжала Афза, — дай твоей лошади напиться вволю. Когда ты выехал из бледа?

— Вчера вечером: я ездил в Моселлах с поручением от вахмистра.

— Капитан еще не вернулся?

— Нет. А кстати, мне надо передать тебе известие, которое вряд ли тебя обрадует…

— А что? — спокойно спросила Афза.

— Михая Чернаце, венгерского графа, посадили в карцер… Теперь ему скоро…

— Что ж, он плохой человек!

— Настоящий черт! Не то что наш вахмистр. Недаром ему дали золотую медаль за стычку с какими-то неграми в Сенегале.

— Вот как! — сказала Афза.

Спаги выпил несколько глотков воды и, стоя около лошади, спросил:

— Ты знаешь, что он любит тебя?

— Кто? — рассеянно спросила Афза.

— Ах, черт! Да вахмистр. Только и думает о тебе. Ведь ты видела его, разве он не красивый мужчина? И хороший человек. Весь блед его обожает… Он сделал бы тебя счастливой.

Афза не могла удержать презрительной улыбки: она знала, как все ненавидели вахмистра — даже больше Штейнера.

Видя, что Афза молчит и глубоко задумалась, спаги вынул старую трубку и несколько раз затянулся крепким табаком.

— Сказать тебе, красавица, — снова заговорил он, — я друг-приятель вахмистра. Он предлагает тебе выйти за него замуж. Со временем он надеется стать одним из тех блестящих офицеров, каких тебе случалось видеть во главе африканских стрелков. Ведь это честь для мавританки.

Афза молчала, нервно обрывая ветку акации.

— Будь я на твоем месте, я бы гордился стать женой француза…

— Как сразу решиться? — ответила наконец мавританка. — Мне пришлось бы следовать за ним во Францию, а я не привыкну к жизни в большом городе.

— Если ты захочешь, он останется в Африке. Советую тебе не отказываться от представляющегося счастья. Скажи слово — и он сейчас прискачет сюда.

— Нет, только не сюда! — отвечала Звезда Атласа голосом, в котором слышалось что-то ужасное.

— Ты боишься?

— Вовсе нет. Я сама пойду к нему. Сегодня вечером… когда отец уснет. Я прибавлю опиума в его трубку, чтоб он крепче спал. Скажи мне пароль, чтоб часовой пропустил меня.

— Не надо; часовому будет приказано пропустить тебя, не предложив никакого вопроса.

— Хорошо.

— Когда ты придешь?

— Через час после захода солнца.

Спаги вскочил на лошадь без помощи стремян.

— Прощай, Звезда Атласа! — сказал он и, натянув поводья, поскакал прочь.

— Да хранит тебя Аллах, — сказала ему вслед Афза.

Если бы спаги обернулся, он, конечно, не уехал бы с такой спокойной душой. Его наверняка испугал бы гнев, которым дышали красивые черты девушки и пылали ее глаза.

Едва всадник отъехал несколько шагов, как из кустов тихо, словно змея, выполз негр с ружьем в руке.

— Пристрелить этого франджи, госпожа? — спросил он.

— Нет, Ару, — ответила Афза.

— А я с удовольствием бы прикончил этого христианина. Афза медленно повернулась и пошла в шатер отца.

— Ну что? — спросил он ее в напряженном ожидании.

— Вели наточить твой лучший кинжал. Сегодня иду в блед на свидание с вахмистром. Прикажи хорошенько накормить и напоить махари, чтоб они могли выдержать долгий путь

— Ты, стало быть, уверена, что тебе удастся спасти мужа?

— Да.

— А кинжал тебе для чего?

— Кто знает, что может случиться…

— Ты решилась? В таком случае нужно заняться махари.

— Да…

В продолжение оставшейся части дня ни отец, ни дочь не возвращались к этому разговору, хотя в душе оба сильно волновались.

Незадолго до заката Афза ушла к себе в шатер, чтобы нарядиться: она желала показаться вахмистру прекраснее, чем когда-либо.

Хасси между тем с помощью негра снаряжал махари и навьючивал на их горбы ларцы, заключавшие все его богатства, — приданое его дочери. Шатры и остаток своих баранов, которых он не мог забрать с собой в поспешном бегстве, он заранее отдал своим молодым неграм.

Солнце закатилось, когда Афза показалась на пороге своего шатра, освещенного светом алоэ, горевшего на резном треножнике, распространяя нежный аромат.

Она заплела свои великолепные волосы в две косы, оканчивавшиеся подвесками из цехинов, слегка подкрасила черным антимонием глаза, чтобы они казались еще больше, слегка тронула кармином щеки, а ногти окрасила в желтоватый оттенок бренной.

Длинную рубашку заменил своеобразный пестрый шелковый кафтан с широкими рукавами, обшитый по краю голубой лентой и надетый поверх зеленого корсажа, открытого на груди и зашнурованного золотыми шнурками.