— Как фамилия бабули? — спросил Сидорчук.

— Несмеянова.

— В больнице видно что-то напутали. Старушка с такой фамилией самоубийством не кончала.

— Она не старушка, — сказала Лика. — Ей восемнадцать лет.

— Это ж как так может быть?..

Пришлось Катьке опять объяснять, как так может быть.

— Ох и жук твой прадед! — усмехнулся майор Сидорчук. — Я, кстати говоря, тоже по молодости… Впрочем, не важно. Ну и чего вы, девчата, хотите?

— Узнать правда это или нет? — сказала Орешкина.

— Что именно?

— Правда ли, что моя бабушка покончила с собой?

— Сейчас уточним. — Майор выглянул во двор, крикнул: — Шмаков, зайди на минуту.

— Сей момент, Федор Иваныч, — отозвался чей-то голос.

Сидорчук вернулся к столу.

— А вы, девчата, откуда будете?

— Из Санкт-Петербурга.

— Неплохое местечко. Бывал я там по молодости. В Третьяковку заходил.

— Вы, наверное, в Эрмитаж заходили, — поправила майора Лика. — Третьяковская галерея в Москве.

— Какая разница, — пожал плечами Сидорчук, — там картины, здесь картины…

Дверь открылась, и в кабинет вошел сержант Шмаков.

— Слушай, Шмаков, — обратился к нему майор, — ты вел дело этой, как ее… э-э…

— Несмеяновой, — подсказала Катька.

— Да, Несмеяновой.

— Никак нет, Федор Иваныч. Этим делом Шпаков занимался.

Майор Сидорчук снова подошел к окну и прокричал:

— Шпаков, зайди на минуту.

Через минуту в кабинете появился сержант Шпаков.

— Шпаков, ты вел дело Несмеяновой?

— Так точно, я!

— Ну и чего с ней случилось?

— Утопилась.

— Как утопилась?! — воскликнула Катька.

— Как Катерина в пьесе Островского "Гроза", — ответил Шпаков. — Только та в Волгу бросилась, а эта — в Дон.

— Ну хорошо, она в Дон бросилась, — сказал Сидорчук, — а дело-то ее где?

— А дело у вас в шкафу.

Майор достал из шкафа тонкую папку и, развязав тесемки, открыл. В папке был всего один листок.

— Это что, все дело? — Сидорчук повертел листок в руках. — Ты расследование-то проводил?

Шпаков пожал плечами.

— Да чего тут расследовать, Федор Иваныч?

Девушка, перед тем как утопиться, написала записку.

А где записка?

Вы ее в руке держите.

— А, так это записка. — Майор нацепил на нос очки и стал вслух читать: "Я, Несмеянова Светлана, решила добровольно расстаться с жизнью. В моей смерти прошу никого не винить. Я не сумасшедшая. Эту записку пишу в здравом уме и твердой памяти. Если мое тело найдут, то прошу его похоронить на Монастырском острове, рядом с моим прапрадедушкой. Заранее благодарю". Подпись. Число… — Сидорчук протянул записку Катьке. — На, читай.

Орешкина взяла записку.

— Она же на машинке напечатана!

— Ну и что?

— Предсмертная записка — и на машинке. Странно.

— Ничего странного, — сказал Шмаков. — Раньше пером писали, потом шариковыми ручками, сейчас вот на машинках печатают, а скоро самоубийцы свои записки на компьютерах будут набирать. Жизнь идет вперед.

Главное, что подпись от руки, — добавил Шпаков.

— А ты экспертизу проводил? — обратился Сидорчук к Шпакову. — Подпись не поддельная?

— Обижаете, Федор Иваныч. Специально в ростов из-за этого мотался. И эксперты-графологи подтвердили, что подпись — Несмеяновой.

— А где акт?

Еще не прислали.

— Ладно, ребята, идите, — отпустил майор сержантов.

Катька передала записку Лике,

— Интересно, из-за чего она утопилась? — сказал Соломатина, тоже прочтя записку.

Майор Сидорчук усмехнулся.

— Ясно, из-за чего. Из-за несчастной любви.

— А вот и нет, — возразила Орешкина. — У Светки счастливая любовь была. Она осенью замуж собиралась. У нее в Ростове жених.

— Значит, он в Ростове другую нашел, — ответил Сидорчук. — Я помню, в молодости…

— Не мог он найти другую, — перебила майора Катька.

— Это почему?

— Потому что он офицер ФСБ.

Сидорчук опять усмехнулся.

— А что, офицеры ФСБ не люди? Нашел себе новую невесту, а твоей Светке написал: так мол и так, до свиданья, дорогая, у меня теперь другая. А она с расстройства взяла и утопилась.

Логично?

— А вот и нет, — сказала Орешкина. — Светкин жених — благородный человек. Она сама говорила.

Понятно, что она так говорила. Она же его любила. Ты сама-то видела этого благородного человека?

Катька отрицательно помотала головой. Майор Сидорчук забрал у Лики записку и, положив в пайку, хотел было завязать тесемки.

— А можно мне еще раз прочитать? — попросила Катька.

Когда она читала в первый раз, ее что-то насторожило в тексте, но она так и не поняла — что.

Майор протянул ей листок.

— На, читай.

Орешкина стала читать. Медленно-медленно. Слово за словом.

И вдруг поняла, в чем дело.

— Эту записку писала не Светка, — уверенно сказала она.

— Так экспертиза же установила, что подпись не подделана.

— Дело не в экспертизе. Подпись, может быть, и Светкина. Но записку печатал кто-то другой.

— С чего ты взяла?

— А с того, что Светка закончила школу с золотой медалью.

— Ну и что?

— А самый любимый предмет у нее был — русский язык.

— Ну и что? — повторил Сидорчук.

— А вы прочтите повнимательней — и сразу все поймете.

Майор прочел, однако ничего не понял. Он так и сказал:

— Ничего не понимаю.

Катька ткнула в листок пальцем.

— Видите, написано: "сумасшедшая".

Ну и что? — продолжал не понимать Сидорчук.

— В слове "сумашедшая" пропущена буква "с". А у Светки абсолютная грамотность. Значит, записку писал кто-то другой. Скорее всего, убийца. Он заставил ее подписать этот текст. А после утопил.

Сидорчук почесал макушку.

— Ну-у, нагородила огород. Убийца… утопил… Она ж предсмертную записку писала, а не заявление в жилконтору. Волновалась, естественно, вот и сделала ошибку.