— Вы знаете, — тихо произносит она. — Должны знать.

Я качаю головой, не желая смотреть на своих спутниц.

— Пожалуйста, теперь вам лучше уйти.

Юная гадалка отодвигается от стола так резко, что даже задевает креслом дверь.

Я потрясенно гляжу на нее и не двигаюсь, точно примерзла к своему месту.

— Ну и вздор же это все! — Элис поднимается на ноги, голос ее ножом разрезает неловкую тишину. — Идем, Лия. Вставай!

Она решительно подходит ко мне, вытаскивает меня из кресла и напряженно поворачивается к Соне. На лице юной гадалки все то же выражение крайнего ужаса, так что я снова чуть было не цепенею на месте.

— Благодарю вас, мисс Сорренсен. Сколько мы вам должны?

Соня качает головой. Светлые локоны ее пружинисто подпрыгивают.

— Ничего… просто… Пожалуйста, уходите.

Элис тянет меня к двери. Она ни слова не сказала Виктории, которая уже вышла из комнаты. Луиза ждет, пока мы с Элис выйдем. Я слышу ее шаги сзади нас, и звук этот отчего-то действует на меня успокаивающе. Мы тоже выходим.

Элис тащит меня за собой вниз по лестнице, мимо той женщины, которую называли миссис Милберн, и, наконец, из дома. Я почти не осознаю, что происходит, лишь смутно ощущаю толкотню, слышу шелест юбок — это Виктория и Луиза вместе с нами пробираются по тесной прихожей. Все кажется мне странным и нелепым сном. И вот мы уже в неловком молчании торопимся прочь от дома ясновидящей.

Холодный осенний воздух и путающая мысль о том, что наше отсутствие, возможно, уже обнаружили, казалось, могли бы вернуть меня к действительности. Но этого не происходит. Все размолвки с сестрой, все, что разделяло нас, забыто, пока я, спотыкаясь, бреду по улице вслед за ней, и рука моя зажата в ее руке, словно я малый ребенок. Виктория идет на несколько шагов впереди, а Луиза — чуть позади нас. Все молчат.

Когда из-за поворота показывается книжная лавка Дугласов, я вижу мисс Грей. Она стоит перед входом и, судя по виду, сурово выговаривает за что-то миссис Бэкон и Джеймсу. Завидев нас, они разом поворачиваются в нашу сторону. Я стараюсь не смотреть на мисс Грей, ведь тогда я точно буду знать, в какие неприятности мы угодили. Вместо этого я смотрю на Джеймса — так пристально вглядываюсь в его нахмуренное и встревоженное лицо, что скоро во всем мире вижу уже только его одного.

Мы с Элис натягиваем плащи в угрюмом молчании. В ушах все еще звучит выговор мисс Грей. Перед глазами искаженное лицо Луизы, отосланной в ее комнату. Поэтому для жалости к себе места уже не остается.

Из сострадания к нашей недавней утрате мисс Грей не сообщила о произошедшем тете Вирджинии. К тому времени как мы закрываем за собой дверь пансиона Вайклифф, день уже почти кончился, и Эдмунд ждет на улице возле нашего экипажа. Элис стремительно шагает по тротуару и почти уже скрывается в темноте, когда я вдруг слышу рядом с собой чей-то голосок:

— Простите, мисс! Мисс!

Я не сразу понимаю, кто это со мной заговорил. Голосок принадлежит такой маленькой девочке, совсем еще ребенку, что сперва я оглядываюсь вокруг и смотрю поверх ее головы, прежде чем понять-таки, что окликнула меня именно эта крошка.

— Да?

Я оборачиваюсь на экипаж, но Элис уже юркнула внутрь, а Эдмунд склонился над колесом и, обеими руками придерживая одну из спиц, внимательно ее рассматривает.

Крошка идет ко мне. Золотые кудряшки покачиваются и блестят, а походка такая уверенная, что девочка кажется старше своих лет. Личико у нее совершенно ангельское, щечки пухленькие и розовые.

— Мисс, вы что-то обронили.

Она склоняет голову и протягивает руку, зажав в кулачке какой-то мелкий предмет — да так крепко, что совершенно не разглядишь, что же такое она держит.

— Да нет. Право, не думаю. — Кошусь на запястье и убеждаюсь, что моя маленькая сумочка на месте.

— Нет-нет, мисс, обронили.

Глаза наши встречаются, и отчего-то я вдруг замираю на месте. Сердце быстро-быстро колотится у меня в груди. Я пристальнее всматриваюсь в крохотный пухлый кулачок. Между пальцами девочки проглядывают белые зубья моего гребешка из слоновой кости. Я облегченно выдыхаю, хотя сама не замечала, что задержала дыхание.

— О господи! Спасибо большое!

Протягиваю руку и забираю у девочки расческу.

— Нет-нет, мисс, это вам спасибо.

Глаза ее темнеют, личико словно бы заостряется, когда девочка приседает в реверансе столь же странном, как и вся ее манера держаться. Она поворачивается и скользит прочь, совсем по-детски напевая что-то себе под нос и громко шелестя юбкой.

Элис наклоняется со своего сиденья и окликает меня через открытую дверцу экипажа:

— Лия, ну что ты там возишься? Мороз ведь, а ты напустишь внутрь холодного воздуха.

Голос ее приводит меня в себя.

— Я кое-что уронила.

— И что же?

Когда я усаживаюсь на мягкое сиденье рядом с Элис, она внимательно смотрит на меня.

— Гребешок. Тот, что мне папа из Африки привез.

Она кивает и отворачивается к окну. Эдмунд закрывает дверцу экипажа, оставив нас в сдавленной тишине.

Я все так же крепко сжимаю гребешок, но когда через некоторое время раскрываю ладонь, внимание мое привлекает не сама безделушка из слоновой кости, а свешивающаяся с нее черная бархатная лента. Под гребешком на ладони у меня лежит что-то холодное и плоское, завернутое в бархат, но я не смею развернуть сверток, чтобы Элис ничего не заметила.

Крепче стискиваю кулак, и зубья гребешка врезаются мне в ладонь. И тут вдруг меня осеняет. Подняв руку, я касаюсь своего затылка, припоминая, как сегодня с утра лихорадочно торопилась в Вайклифф. Я даже кофе не успела выпить и впопыхах еле-еле выкроила минутку, чтобы заколоть волосы.

Но ведь я же заколола их шпильками — а про гребешок в утренней спешке начисто позабыла. Мысленным взором я так и вижу, как выбегаю поутру из комнаты, а он лежит у меня на туалетном столике. Как он попал из моей спальни в Берчвуд-Маноре в город, как оказался у маленькой девочки — еще одна тайна, ключ к которой я даже не знаю, где искать.

* * *

В безопасности своей спальни я дрожащими руками вытаскиваю гребешок и всматриваюсь в него так внимательно, точно он мог каким-то непостижимым образом измениться за то время, что пролежал в темноте внутри моей бархатной сумочки.

Но нет. Он точно такой же, как всегда.

Тот самый гребешок, что папа привез мне в подарок из Африки, тот самый гребешок, что я с тех пор втыкаю в волосы почти каждый день, — тот самый, что дала мне девочка на улице. Я откладываю его в сторону. Какие бы ответы я ни искала, а в его мягком блеске их не найти.