за что не покинул бы пределов городка, слишком многое довлело над ним, но более всего, могила любимой и давно ушедшей на тот свет супруги. Даже с годами ей не нашлось замены в сердце архивного библиотекаря, ни когда Мэй была ещё крошкой, ни когда девочка вошла в юный возраст. Мэй не помнила матери, та умерла сразу после родов, но бережно хранила миниатюрную фотографию обоих родителей в кулоне с секретом на тонкой серебряной цепочке, никогда не покидавшем её шеи.

Началом поворотного этапа в жизни молодой девушки стали изменения в доме предпринимателя, касавшиеся лично только её. Так случилось, что приглянулась Мэй господину Робиспаро, не смотря на то, что он слыл почтенным семьянином и заботливым мужем. Бес попутал, но хозяин стал навязчиво подступаться к юной горничной – то в тёмном углу дома подкарауливал и зажимал, то шептал при случае нескромные намёки, а один раз, застав девушку, заправлявшую постель в одной из детских комнат, обхватил её за талию и прижал к себе столь страстно, что сильно напугал бедняжку. Тогда Мэй решила покинуть белоснежный особняк от греха подальше и попросила расчёт у озадаченной и ничего не понимавшей хозяйки. Прознав об этом, господин Робиспаро пригрозил, что просто так не отпустит глупую гордячку, коей он считал Мэй. Потому как только неразумная девица могла упираться и надменно вертеть носом, в то время как смышлёная особа давно уступила бы хозяйскому вниманию и получала немало благ от порочной связи. Последним устрашающим аргументом раздосадованного потомка корсаров было твёрдое обещание разыскать девушку, где бы она ни попыталась скрыться. У него же связи, оно и понятно.

Неподалеку от материка простирался небольшой остров, который виден был с берега маленькой капелькой посреди серой ребристой воды. Проживало на том островке малочисленное поселение рыбаков да людей, уставших от жизни в Траэ и обретших покой в отрыве от городской суеты. Связь с материком не была порвана полностью, существовал паром, ходивший раз в день, и то в хорошую погоду, и доставлявший необходимые продукты и новости на остров, а иной раз и возвращавшийся в Траэ с пассажирами. Как правило, ранним утром судно отчаливало от городской пристани, а вечером возвращалось назад. На нём-то и собралась Мэй покинуть город и сбежать от алчных притязаний бывшего хозяина. Отец умер год назад от жестокой простуды, поэтому больше ничто не удерживало девушку в этом месте.

Поздней ночью, Мэй собрала все свои нехитрые пожитки, и, конечно же, книги, в свой вместительный жёлтый саквояж, предусмотрительно купленный ею заранее. Укутавшись в тёплый пуховый платок, она серой тенью проплыла по спящим улочкам городка до самого причала, где стала ожидать посадку на спасительный паром.

Бедная Мэй, чего только не натерпелась она до появления первых солнечных лучей. В каждом прибывавшем на пристань мужчине ей мерещилась знакомая хозяйская фигура, и когда, наконец, объявили посадку на долгожданный паром, она с явным облегчением взошла по трапу на палубу и укрылась в салоне для пассажиров. Длилось путешествие три часа, и с каждой уходящей минутой девушка чувствовала себя все более свободной и счастливой. А когда она лёгкой, воздушной походкой ступила на островную землю, ей казалось, что здесь она обретёт покой и мир.

Остров был очень мал, а потому домов там было на пересчёт не шибко много. И так случилось, что свободной комнаты не нашлось для юной беглянки. Но Мэй не унывала, на другой стороне острова суровой и неприступной крепостью стоял женский монастырь, древний и вечный, как сам остров. Она надеялась, что там-то ей не откажут в милосердии и приюте.

Дорога не оказалась столь долгой, как предполагала прежде Мэй, и через час ближе к полудню беглянка была уже у каменных ворот. Она робко постучала в деревянную щербатую дверь, но никто не отозвался. Тогда она толкнула дверь вперёд, и та с жутким скрипом поддалась внутрь. Заглянув через порог, путница убедилась, что во дворе нет ни единой души и решилась пройти до центрального входа в обитель, где намеревалась отыскать тех, кто здесь жил. По дорожке усыпанной мелкой морской галькой вперемешку с песком Мэй миновала аккуратный ухоженный садик с деревцами и клумбами, усаженными дивными цветами.

Поднявшись по каменным ступеням, облицованным массивными перилами из белого камня, Мэй оказалась перед центральным входом, закрытым крепкой дверью и постучала снова, в ответ не раздалось ни звука. После определённых колебаний она всё же решилась проверить дверь, оказалось не заперто. В молчаливом вестибюле её встретили мягкий полумрак и влажная прохлада каменного помещения. Гостья озадачено смотрела вглубь темневшего пространства и негромко звала хозяев. Что-то сдерживало её от крика в полный голос. Возможно, причиной тому было её почтение или врожденная робкая деликатность, а может и естественный страх.

Когда Мэй решилась идти самостоятельно в недра обители в поисках кого-нибудь из монахинь, из глубин коридоров до гостьи по каменным стенам пробежал ветерок. От его касаний чуть слышно затрепетал настенный гобелен, силуэт которого был хорошо различим в дневных лучах, сочившихся в открытую дверь. Мэй вскрикнула от испуга, когда из ближайшей тени неожиданно проявилась монахиня – юная дева, безмолвная и серая, словно тень в своих одеждах цвета грязного тумана. Монахиня мило улыбнулась гостье и кивком головы подала знак следовать за ней.

В полной тишине Мэй шла за своей молчаливой провожатой, и лишь гулкий цокот от каблучков туфелек гостьи звонким треском рассыпался по мрачным и холодным коридорам монастыря. Монашка увлекала Мэй всё глубже и дальше в самое сердце таинственной обители, но девушке не было страшно, наоборот, покой улыбкой окрасил её усталое лицо.

Когда была преодолена последняя ступенька, ведшая в подвальное дно монастыря, девушки оказались перед невысокой потёртой дверью, обитой железным листом по краям. Что же таила сия дверь? Что она укрывала так глубоко и надёжно от людских глаз?

«Ничего не бойся, но, ни о чём и не спрашивай».

Голос монашки ожил сам по себе, но губы на лице её не размыкались.

«То, что увидишь, никому не говори; то, что получишь, никому не показывай. Следуй за мной, сестра».

Словно замедленный кадр немого кино, распахнулась та дверь, пролив на каменный пол тёплый приглушённый свет. Мэй вошла вслед за своей спутницей и подивилась: в зале просторном и светлом без окон, но с многочисленными горящими лампадками сидели за деревянными грубо сколоченными столами на длиннющих лавках девушки-монахини, склонившиеся над таинственными свитками и водившие по ним гусиными перьями, которые они время от времени обмакивали в чернильницы. Одежды их не отличались от