вероятно, заботится не о ней, а боится за себя.

— Я скажу Руфусу, что ты ничего не знаешь, — произносит она. — Скажу, что соврала тебе, будто он мне разрешил. Если так будет проще.

— Зачем тебе обманывать Руфуса? — хмурится Филос.

— А зачем тебе неприятности? Это было бы не очень честно по отношению к тебе, ведь так? Виктория ведь не твоя подруга.

Амара видит, что озадачила Филоса.

— Тебе ни к чему лгать ради меня. Я бы никогда не смог попросить тебя об этом. Да и к тому же… — Филос умолкает, чтобы подобрать слова. — Я не согласен с твоим решением, — наконец произносит он. — Но я его понимаю. И вчера ты была права. Будь я свободным, то поступил бы точно так же. Во всяком случае, мне хочется в это верить. — Филос встает, не глядя на Амару. — Скажи, как соберешься. Я пойду с тобой.

В словах Филоса Амаре слышится похвала, но она не знает, что ответить.

Оставшись одна, Амара подходит к садовой стене. Глядя на портрет Дидоны снизу, она видит искаженное лицо подруги с жестокими узкими глазами.

— Я сделала бы это для тебя, — шепчет Амара, скользя ладонью по ноге Дидоны-Дианы. — Теперь мне ничего не остается, как сделать то же для Виктории, правда? — следуя за печальным взглядом богини, Амара поворачивается к оленю с человеческим лицом. Она не решилась попросить художника о том, чтобы на месте Актеона был изображен тот, кто больше других был достоин этого места, тот, кто виновен в смерти Дидоны. В душе у Амары поднимается волна ненависти. — Ты права, — произносит она. — Он будет страдать, если потеряет ее.

Выйдя из дома вместе с Филосом, Амара здоровается с Виргулой. Торговка тканями развешивает свежеокрашенные полотна — вернее, этим под присмотром Виргулы занимается рабыня. Амара замечает, что руки у девушки испачканы рыжей краской. Отмоется ли она когда-нибудь? И Филос, и рабыня Виргулы молчат, пока свободные женщины беседуют.

— Если захочешь сделать патрону подарок, — говорит Виргула, — у нас есть новая ткань. Белоснежная. Лучше и не придумаешь, чтобы отпраздновать победу своего кандидата. — Виргула с улыбкой кивает на предвыборный лозунг, написанный на стене ее магазина: «Гельвий — лучший кандидат на пост эдила». Виргула как никто умеет снискать расположение нужных людей.

— Замечательная мысль, — отвечает Амара. — Отложи для меня отрез. Я зайду чуть позже.

Кивнув на прощание, Амара уходит прочь; Филос следует за ней. Оказавшись в конце улицы, Амара останавливается, чтобы Филос поравнялся с ней. Он поступал с ней так же учтиво, когда забирал из борделя. Вот только теперь невозможно представить, чтобы Филос предложил Амаре руку и чтобы та ее приняла.

Амара и Филос держатся на почтительном расстоянии друг от друга, так что тем, кто хотел бы их обогнать, только и остается, что цокать языком с досады или цедить проклятия. Вот и продуктовая лавка на перекрестке с виа Венериа, где, как считает Амара, кончается квартал, в котором она теперь живет. Когда бочки, полные скользких оливок, и толпа неторопливых покупателей остаются позади, Амару охватывает страх.

— Я не хочу оказаться с Феликсом наедине, — говорит она Филосу. — Нужны свидетели. Наверное, будет лучше, если я попрошу Париса привести Феликса на площадь к «Воробью».

Женщины Феликса пользуются спросом у посетителей «Воробья», таверны в двух шагах от лупанария. Зоскалес, хозяин таверны, — почти что друг Амары, а слуга Никандр был почти что любовником Дидоны. В последний раз Амара видела Никандра в ту ночь, когда убили Дидону. При мысли о том, как остро Никандр переживает утрату, у Амары сжимается сердце.

— Где бы вы ни встретились, — отвечает Филос, — помни: Феликс сделает все, чтобы тебе стало больно. Ты должна быть к этому готова.

Еще немного — и Амара начнет жалеть, что после смерти Дидоны так явно выражала свою неприязнь к Феликсу.

— Знаю, — произносит она.

— Я говорю так не только потому, что Феликс — подонок, — добавляет Филос, ошеломляя Амару этим бранным словом. — Он станет мучить тебя, чтобы отвлечь от торга. Не дай ему этого достичь. — Филос приближается к Амаре, словно позабыв о почтительности. — С тобой уже давно никто не разговаривал так, как это делал Феликс. Для него ты навсегда останешься рабыней. Надеюсь, ты не уступишь, если дело дойдет до наивысшей цены.

— Если нужно будет уйти, я уйду.

— А если Виктория станет тебя умолять?

Амара сглатывает слюну. Ей противно даже думать об этом.

— Она не станет этого делать. Виктория не из тех, кто умоляет.

— Ты считаешь, что человек, оказавшийся в шаге от свободы, хоть чем-то гнушается?

— Если Феликс поймет, что я могу уйти, он не станет слишком заламывать цену. Ему захочется денег.

Амара и Филос все ближе к старой, хорошо знакомой им части города. Идти рядом по широкой мостовой виа Венериа куда приятнее. Дорога уходит вверх. На холме высится форум[5], где наверняка слышатся крики лоточников и стук молотков — неподалеку строят храм Венеры. Мимо с грохотом проносится груженная камнем телега, и Филос оттаскивает Амару к краю дороги, чтобы защитить от пыли.

Наконец они ступают на площадь у терм. Амаре неуютно. Когда-то она приходила сюда в поисках клиентов. На рыбалку, как говорит Виктория. При виде краснолицых распаренных мужчин, которые вальяжно выходят из бань, Амару пронзает ужас.

— Можем уйти, — предлагает Филос, заметив растущее волнение спутницы.

— Я не могу ее бросить, — отвечает Амара. — Не могу.

Филос явно встревожен, и Амаре вдруг кажется, что он станет возражать и попытается увести ее домой. Она даже надеется на это.

— Тебе решать, — произносит Филос.

Амара с Филосом продолжают свой путь: пройдя мимо терм, сворачивают на узкую улицу, ведущую к борделю. Ноги сами несут Амару вперед, воля подчиняется привычке. Остается лишь повернуть за угол — и вот оно. «Волчье логово». Дом стоит на развилке, нависая над дорогой и отбрасывая тень на лицо Амары. Ей хочется взять Филоса за руку вопреки всем правилам приличия, но она убеждает себя этого не делать.

Они останавливаются у двери, ведущей в жилище Феликса. Амара громко стучится. Сперва слышатся шаги по лестнице, затем — борьба с замком, и из-за двери выглядывает Парис.

Юный раб Феликса устремляет изумленный взгляд на Амару, и она вдруг понимает, в каком виде предстала перед ним. Локоны, уложенные в замысловатую прическу, дорогой плащ, купленный Руфусом, ореол богатства, который теперь всегда сопровождает Амару, как и аромат жасмина, источаемый ее кожей. Она больше не рабыня Феликса. И от этой мысли у Амары прибавляется уверенности.

— Твой хозяин дома?

Глаза Париса беспокойно бегают по лицам посетителей.

— Наверное, — отвечает он.

— Скажи Феликсу, что женщина, освобожденная адмиралом, хочет предложить сделку на рабыню,