— Быстрее излагай, — Владимир Павлович не скрывал раздражения.

— Привезли, значит, говорят: распишись в протоколе, что ты задержан за распитие пива в общественном месте. Говорю им: я конскую мочу не пью, я — только водку. Они: распишись, уплати штраф сто рублей и свободен. А то в обезьянник закроем, — Саня изобразил на лице одухотворенное печеное яблоко, что предвещало чтение стихов, не напечатанных в районной газете по причине непечатности.

— Ну давай, читай свои вирши, — обреченно согласился Доброскоков.

— Нет, погоди. Дали они мне стольник, я оплатил штраф, принес им квитанцию. Все чин чинарем. Они пояснили: нам нужно план по административным протоколам выполнить, чтобы премию получить. Ну, и на этот раз я думал: опять, суки, на мне план решили выполнять, — непризнанный гений Саня изменил привычный сценарий поведения и стихов читать не стал.

Под узловатыми пальцами Владимира Павловича обреченно шуршали материализованные лишь в бумаге решения, постановления, распоряжения и фрагментарно летели в урну.

— Короче, говорит мне участковый: ты в горячих точках был? Был, отвечаю. — Смерти в глаза смотрел? Прям так и говорит, по-книжному: смерти в глаза смотрел? Ну, смотрел, говорю. А сам и соображаю, что за непонятку они затеяли. Киллера ищут, что ли?

— Вообще, ты мне это зачем рассказываешь? — Доброскоков отвлекся от разбора и ликвидации бумажных завалов. — Саня, у меня самого проблемы, я же тебе говорю: увольняюсь с работы.

— Палыч, не волнуйся… Я этих работ, знаешь, столько поменял!.. И ничего, все еще живой и всегда нахожу, на что выпить. А тебе, трезвеннику, много ли надо? — одухотворенное печеное яблоко Саниной физиономии предвещало чтение скабрезных стишков. Ну, блин, Барков доморощенный!..

— Саня, трезвеннику всегда больше надо! — Владимир ожидал подобного развития ситуации, ожидал, что останется без работы: повсюду оптимизация, реструктуризация, а проще — сокращение. Знал, что это коснется и его рано или поздно, но надеялся: предложат что-нибудь подходящее. Однако случилось это раньше, чем он предполагал, и ничего взамен не предложили. Просто позвонили из головного офиса: «Владимир Павлович, мне выпала неприятная миссия сообщить, что вам надо написать заявление по собственному желанию», — вежливая трубка прижалась к качественному мясистому уху Доброскокова. Хотела, наверное, навсегда запечатлеть рисунок его ушной раковины, подобно папоротнику на каменном угле. «Готов», — сказал Владимир Павлович с неизменной вежливостью. Хотя и не был готов.

— Ну, слушай, Владимир Павлович! — бессовестный поэт Саня вернул его в реальность — под портреты государственного тандема, парившие под потолком. — Мент мне и говорит: на моем участке труп обнаружен, в речке Вонючке…

— В дренажном канале, — официально поправил Доброскоков. — Слышал…

— В речке Вонючке, — настоял Саня. — Я сначала перемохал, думал, хотят на меня этот труп повесить. Но нет, слава богу… Короче, говорит, надо вытащить. Магарыч, мол, с него… Ну, мне пришлось ехать с участковым, вытаскивать труп. Дали мне одеть ОЗК. Знаешь, что такое ОЗК?

— Общевойсковой защитный комплект, — отрапортовал Владимир Павлович. — Что я, в армии не служил? — он продолжал сортировать и рвать казенные бумажки.

— Что, следы заметаешь? — вдруг переключился сочинитель пошлых стихов на другую тему.

— Ты быстрее рассказывай про утопленника, бери на бутылку и…«давай, до свидания!» — неожиданно для себя Владимир с деланным акцентом процитировал глупенький припев.

А Гончар, не обращая внимания на слова Доброскокова, продолжал:

— Представляешь, понаехало человек десять-пятнадцать. Прокуратура-макуратура, пожарники, вояки… А труп, вижу, в камуфляже плавает — вниз лицом… Никто не хочет лезть, — печеное яблоко Саниного лица перестало быть вдохновенным. — Ну, пришлось мне лезть в воду, вытаскивать. Представляешь, это оказалась девушка-контрактница из местной воинской части. Кое-как вытащили, один пожарник помог. Там берег крутой, привязали ее к носилкам, потом на ремнях волоком тащили. Видно, красивая была, волосы золотистые по воде плавали… — вывел он резюме.

— К чему ты это мне рассказываешь? — пожал плечами Доброскоков. — Думаешь, я такой впечатлительный и добавлю на водку?.. Ну, на тебе еще тридцатку, только иди с богом.

— А рассказываю вот почему. Вот ты сейчас здоровый, упитанный, в каком-никаком кресле сидишь, хоть и последний день…

— Досиживаю… — уточнил Владимир Павлович.

— Ну, да… С тобой все еще хотят дружить и общаться, пока не узнают, что ты не у дел. И девушка та была молодой и красивой. Каждый с ней не прочь был задружить… А вот утонула непонятно как, точнее, помогли ей утонуть, как говорят менты. И никто не захотел ее вытаскивать. Позвали меня — алкаша. И ты вдруг сорвешься в речку Вонючку, никто не захочет вытаскивать. Придется меня звать…

— Саня, ты, по-моему, буровишь. Я еще не труп! — посмотрел исподлобья Владимир Павлович на Саньку. — Я еще здоровый и упитанный. Врежу промеж рогов, ты точно сам трупом станешь… — сказал так решительно, а на сердце у самого слякоть и… золотистые волосы утопленницы плавают по поверхности его души. Б-р-р-р…

— Палыч, я ж иносказательно… — печеное яблоко сделалось виноватым. — Я к тому, что доброжелателей у тебя всегда хватало, и они помогают тебя в речку Вонючку спихнуть. А я хоть и прошу на бутылку, но уважаю. Не у всех прошу, даже если приходится по два-три дня без дозаправки… — Саня развел руками, показывая мозолистые ладони — месяца три он работает дворником в компании «Чистые улицы». Заработок нормальный, его, правда, сразу же изымает жена Катюха. Впечатлений — масса, времени опять же для сочинительства хватает.

Александр еще в советские годы закончил филфак в приличном университете. Но в связи с его известным пристрастием диплом филолога уже долгое время пылился невостребованным среди рукописей и газетных вырезок. А вот стихи — перли, правда, если Гончар принимал допинг. И исполнял он их под гитару классно… Даже на Грушинском фестивале случилось выступить.

Владимир Павлович признавал, что Саня самый способный среди местной литературной братии. Но «продукт» его творчества никем особо не был востребован, а нормальные люди поэтов считают или психами, или шутами. Потому Доброскоков к Гончару относился снисходительно и был доволен, что в свое время оставил бестолковое литературное занятие. Правда, среди местных сочинителей — не особо могучей кучки поэтов-поэтессок и двух-трех протургеневских рассказчиков — стоял он особняком, числился в драматургах. Во! Когда-то Владимир сочинил одноактную пьесу, поставленную местным народным театром. Доброскоков уже тогда был маленьким чиновником — по культурной части. Так потом и не сошел с этой чиновничьей стези, но драматургию забросил. Ну разве что сценарии, случалось, сочинял к праздникам по производственной необходимости…

— Ну, Палыч, бывай, спасибо за подпитку. Я пошел, в случае чего обращайся. Метла всегда найдется, и вдохновение вернется. Может, ты второй Грибоедов… — предположил Гончар. — Сам Андрей Платонов дворником был…