– Старушка Максин – Макси назвали в честь бабки – сидела на стуле, раскрасневшаяся, тонкая и прозрачная» как вощеная бумага.

– Бабуля малость перебрала, – прошептала Макс. – Надо помочь ей спуститься. Внизу ее ждет такси.

– Я помогу.

– Спасибо, Арти.

Мы молча спустились на лифте, я поддерживал старушку Максин, изо всех сил пытавшуюся сохранить вертикальное положение. На улице я нашел обшарпанное бежевое такси, усадил бабушку и дал водителю на чай. А потом попробовал дозвониться Сиду.

Я стоял на улице, смотрел на прохожих, томился жаждой деятельности и ждал, когда Сид перезвонит мне.

Он был не из тех, кто поддается панике. Он делал репортажи и в горячих точках, и в зонах расовых волнений. Он сильный человек, и я не понимал, почему он так испугался.

Я попробовал позвонить одному приятелю из бруклинского участка, но тот был в центре города, присматривал за кордонами, что возводились вокруг «Мэдисон-Сквер-Гарден» – то ли чтобы удержать придурков-республиканцев внутри, то ли остальных – снаружи. Трубку поднял кто-то другой и обещал соединить. Я прождал минуты две, и тут из подъезда вышла Максин. Я закрыл телефон.

– Привет.

– Я уже забеспокоилась за бабушку, – сказала она.

– С ней все прекрасно. Я посадил ее в машину. Просто задумался. Ладно, пойдем обратно.

Прогремел гром, и коротко сверкнула молния где-то над Нью-Джерси, но Максин инстинктивно обернулась на юг. Прошло почти три года, но любой резкий звук в городе заставлял ее смотреть на юг.

– Всего лишь гром, – успокоил я. – Может, взять на завтра отгул и выбраться с тобой к морю? Я сумею найти себе замену. Попробовать – точно сумею.

– Не нужно, зачем. Не беспокойся за нас. Ты же приедешь дня через два, там и наверстаем упущенное, – сказала она. – Знаю, я до сих пор подпрыгиваю, когда слышу. Все мы притворяемся, что все нормально, а потом где-то прогремит – и все. Некоторые из девчонок на работе капли в рот не брали до того дня, а теперь пьют. Второй раз я такого не вынесу, Арти. Если это случится, меня уже не хватит. Я поняла это, когда в тот раз отключилось электричество.

14 августа, чуть больше года назад, накануне нашей первоначально намеченной свадьбы город погрузился во тьму.

Максин застряла на работе в центре, девочки были с ее матерью в Джерси. Моя машина стояла в сервисе, а я потел в подземке.

В тот вечер я хотел ехать домой, собраться с духом перед завтрашним венчанием, но электричество отключилось, и я попал в ловушку. Сначала люди ворчали, потом испугались; назревала паника. Мы ждали в темноте, тесноте, а потом и в духоте. Я заговорил с толпой, убеждал, что ничего страшного. Кричал в темном, битком набитом вагоне. И в итоге помогал пассажирам сойти с поезда, преодолел узкий путь в черном тоннеле и выбраться по стальной лестнице на улицу. Я делал это, потому что я коп так положено, и люди цеплялись за меня.

Я шел домой пешком, уже стемнело, огни погасли, на улицах толпы. Кто-то не сумел сесть на поезд, волочил чемоданы. И все вокруг орали в мобильники, собирались у желтых такси, прилепившихся к тротуарам.

Повсюду дюжины такси, радио в них включено на максимум, они превратились в мобильные радиостанции. Водители, паркуясь где попало, выглядывали из окон и передавали людям последние новости. Те жадно слушали, уверенные, что произошел теракт. Очередная масштабная атака – так мы все думали. Та самая, которой мы боялись. Я смотрю вверх. Выискиваю взглядом самолет.

«Что за черт!»

Я произнес вслух: что за черт. Это была первая фраза, которую мы услышали, когда самолет врезался в Торговый центр, еще до огненного взрыва. Первый кирпичик в пирамиде теленовостей. Что за черт! А на сей раз всего лишь вырубилось электричество. Летний шквал, перепад в электросети, каскад. Просто сбой.

В ту ночь я добирался домой, вспоминая, как впервые оказался свидетелем такой аварии. Шел 1977-й, мой первый год в Нью-Йорке. Я находился близ Колумбийского университета, вокруг толпились люди, повсюду звон стекла, крики, сирены. Мрачные типы слонялись по улицам, грабили магазины. Какой-то мужик вынимал телевизор из разбитой витрины, другой тащил целых пять радиоприемников.

Я подал документы в Академию, хотел стать копом, хотел жить в Нью-Йорке. Но в тот вечер я в первый и последний раз задался вопросом: а не следовало ли выбрать местечко потише, побезопаснее – Австралию, Канаду?

Проходящая мимо девушка взяла меня за руку, и мы поднялись на крышу ее дома, а там уже десятка два людей, в основном студенты. Я переночевал на одном матрасе с той девушкой, чьего имени так и не узнал. А когда проснулся, увидел других – на матрасах, пластиковых стульчиках из кафе, в спальниках. Их юные лица были прекрасны в рассветных лучах. Я окинул взглядом город и увидел восходящее солнце. И влюбился.

Всю свадебную ночь, пребывая в хмельном тумане, я не переставал думать: кто все эти люди? Их было море, кого-то я узнал, иные казались смутно знакомыми, будто из другой жизни. К полуночи воцарилось настоящее столпотворение, и мне это нравилось. «Ты коллекционируешь друзей, Арти, – посмеиваясь, сказала мне как-то Лили Хейнс. – Ты всеядный коллекционер. И женщин, и не только. Без разбору. Ты чувствуешь себя уверенно, когда у тебя столько друзей, и ты что-то делаешь для них, и просишь их о чем-то, ты – мне, я – тебе; впрочем, ты же сам знаешь, верно?»

Сейчас я вспомнил эти слова, и тут кто-то дернул меня за рукав. Это была Милли Крэбб, я обернулся к ней и подумал: это же твоя свадьба, гуляем!

– Арти! Привет, Арти! Артемий!

Еще больше людей. Люди, говорящие по-английски. По-русски, Люди, которых я знал по Брайтон-Бич, их дети, малыши, подростки, тянущие на балкон перекурить, Милли и Мария в компании девочек постарше, будто ошеломленные вниманием к себе. Всей компанией они переместились на улицу, оставляя за собой смех.

Смех нарастал. Голоса звучали громче, крепчал жар от толпы и оркестра, игравшего что-то бразильское. Я, одурманенный выпивкой, старался не думать о Сиде, и тут из-за спины меня окликнул знакомый голос. Рикки Тай.

Да, это был Рикки, в превосходном черном летнем костюме, неописуемо красивый, стройный, изящный в свои без малого сорок. Он жил по соседству со мной, этажом выше. Дом принадлежал его родителям, они и мне помогли купить квартиру. Когда-то мы с Рикки тесно общались, но жизнь разнесла нас в разные стороны. Он постоянно был в разлетах, занимался бизнесом в Азии. Я обнял его.

– Женился. И вправду женился, – произнес он и вручил мне сверток в красной бумаге. – От родителей. Отец слишком плох, прийти не может, а мать его не бросит. От меня подарочек попозже, – ухмыльнулся он. – Но мама очень жалеет, что не сумела выбраться.

– Знаю. Я говорил с ней. Слушай, я никого не приглашал на эту церемонию, никого, понимаешь. Так Максин пожелала.