Над дорогой нас встретила пара Мессершмиттов. Танков мы не нашли, русские успели хорошо замаскироваться, командир дал задание выбрать цели на усмотрение. Русских позиций нигде не было, и большинство экипажей предпочли освободиться от взрывчатки над пустым полем.

Мы переглянулись с Мильном и решили найти бомбам лучшее применение, сделав круг, мы повернули на север и через некоторое время обнаружили заброшенный полевой аэродром. Заброшенный, потому что ни самолетов или другой техники, ни людей с высоты мы не увидели. Русские бросили его, но это было летное поле, о чем свидетельствовала характерная расчистка подходов и следы сигнальных костров. Возможно, противник использовал его для ночных рейдов. Встав на боевой курс, мы освободились от груза над аэродромом, две тонны бомб рухнули прямо на летную полосу, сделав ее непригодной для использования. Удовлетворившись сим подвигом, я развернул самолет на обратный курс и со снижением повел Хейнкель в Сещинскую.

Сегодня мой первый ночной вылет на востоке. После ужина прошли короткую подготовку, в 3.30 вылетаем бомбить один из русских аэродромов рядом с поселением Юхнов. Надо бы отдохнуть, но спать не хочется, никакого волнения, я много раз летал ночью над морем на Южном фронте, правда, это было летом в условиях хорошей погоды, и сегодняшняя ночь выдалась ясной, так что все будет в порядке. Ночные полеты на бомбардировщике – самые безопасные. Иногда испытываешь интересные ощущения. мозг будто спит, а тело действует рефлекторно, причем реакция такая же, как и днем, может, даже лучше, а вот глаза словно спят, и чтобы разглядеть показания приборов, приходится заставлять себя напрячься.

Сегодня мы летим одним звеном из трех самолетов, группу ведет майор Лерше, наш удар точечный, если можно назвать точечным ударом сброс шести тонн бомб на троих. На аэродроме близ Юхнова стоят русские четырехмоторные бомбардировщики, летающие к нам в тыл, вот эту угрозу нам и предстоит ликвидировать. Когда вернусь, завтра допишу, чем закончился вылет.

Вчерашний вылет неожиданно превратился в настоящий ад, но не волнуйтесь, мои дорогие, ваш Herzblatt, как и весь экипаж, вернулся в Сещинскую без единой царапины, чего нельзя сказать об остальных самолетах.

Вылет начался, как планировалось. Казалось, я только прикорнул, и вот меня уже трясет за плечо Шперлле.

«Вставай, командир, пора взбаламутить воздух над Россией». Выпили кофе, товарищи молчат, вряд ли они думают о чем-то возвышенном, скорее всего, пытаются досмотреть прерванные сны. По ночному холодку приняли самолет, вскарабкавшись в кабину, ждем команды на взлет.

Проснувшись окончательно, только когда Хейнкель набрал метров сто, я всмотрелся в ночное небо, ясное и звездное. В такую погоду не сложно ориентироваться, если летишь над сушей, все будет отлично. С другой стороны, море, над которым мы летали, в сущности никому не принадлежит, и как бы томми ни пытались назвать его своим, оно примет с одинаковыми и эмоциями и подбитого немца, и англичанина. А сейчас под нами была чужая дикая территория, полная людей, явно желающих нам гибели.

Группа точно вышла на указанную цель. С высоты три километра в ясную ночь видно даже мост через Угру, служивший нам ориентиром. Аэродром затемнен, самолетов не видно, но посадочное поле в окружении невысокого леса просматривается отчетливо. Тяжелые бомбардировщики – большие цели, их нельзя сделать совершенно незамеченными. У «иванов» ведь нет шапки-невидимки Нибелунгов.

Сбросив бомбы на места возможных стоянок, мы повернули обратно. Темнота не предполагает плотного строя, мы шли домой со значительными интервалами. Зенитного огня не было, и все предвещало благополучное возвращение на базу.

Ночную тишину прервал голос Лерше.

«Меня атакует «крыса»!» Это сообщение заставило нас содрогнуться. Конечно, рядом Москва, для воздушной обороны которой русские стянули своих лучших асов, и все-таки мы не ожидали ночной атаки. Я попытался направить самолет в сторону командира, то же сделал и второй экипаж. Сколько «иванов» в воздухе и на каких они самолетах, понять было трудно. Все что я видел – это как загорелся и пошел вниз самолет майора. Языки пламени, вырывающиеся из его Юмо, были отчетливо видны в ночном небе. Сесть рядом ночью невозможно, тем более, под нами был лес. Мы не смогли создать строй, и вскоре я потерял из виду и второй Хейнкель.

Я слышал, что он также атакован, ведет бой, и даже сбил один истребитель, затем связь прервалась. Затем «иван» переключился на нас. Первым открыл огонь Фукс, затем застрочил пулемет Шперлле, с правого борта включился Майер, и даже Мильх припал к стволу своего орудия. Мы отстреливались, как могли.

Понимая, что ничем не могу помочь оставшемуся звену, и отвечая за судьбу своего самолета и экипажа, я дал полный «газ» на оба двигателя и ввел Хейнкель в пикирование, пытаясь упасть с небес до высоты бреющего полета. Внизу замелькали верхушки деревьев, я вел бомбардировщик ночью на малой высоте, иногда маневрируя по курсу и старясь не упасть в чужую, явно не гостеприимную землю. Маневр сработал, «иван» отстал, потеряв нас в раннем утреннем небе. Все мрачно молчали.

Еще в темноте на посадке что-то пошло не так, первый раз за всю мою летную карьеру нас увело с посадочной площадки влево, бросив на край летного поля в яму. Все остались целы, но левая стойка и двигатель получили незначительные повреждения. Остальные Хейнкели вообще не вернулись. Экипаж Лерше объявили пропавшим, второй экипаж днем обнаружила наша пехота, все погибли.

Весь следующий день наш экипаж угрюмо проклинал разведку, узнав, что задание, стоившее нам потери двух самолетов, оказалось пшиком. Мы бомбили пустой аэродром, русские бомбардировщики покинули Юхнов утром предыдущего дня, перебазировавшись восточнее Москвы.

Понедельник начался очень рано, сегодня в 5.45 в дымке, пока позволяет ухудшающаяся погода, большой группой бомбили железную дорогу Сухиничи-Москва, вдоль которой наступает наша пехотная дивизия. Это рядом с нами. Перед вылетом нас заверили, что «иваны» беспорядочно отступают, возможно, так и есть, только северо-западнее станции в нас стреляло все, что может стрелять вверх. Благо на высоте три тысячи метров, с которой мы производили бомбардировку, нужно опасаться только зенитные орудий, которых у русских здесь не было. Спасибо двухмоторным истребителям, встретившим нас над железной дорогой и уже расчистившим небо от русских. Убедившись, что бомбометание с горизонтального полета не даст необходимой точности, сегодня наш экипаж применил не свойственную для Хейнкеля тактику бомбометания с пикирования, это было возможным, так как бомбы висели извне, на подвеске, и все-таки больше никогда не буду повторять такое! Наша птичка чуть не развалилась, штурвал тянули вдвоем с Мильхом. Все бы обошлось, но последний экипаж второго звена на базу не вернулся, а дымка помешала отследить судьбу самолета.

Дождь, слякоть и тоска. Наш экипаж прикован к земле. Мы не летаем, просто сидим в русской дыре. Наступление на Москву остановлено, судя по всему, генералы не рассчитали свои силы и силы «иванов». Наиболее подготовленные экипажи, когда погода летная, совершают рейды в тыл противника. Мы совершенно не готовы к зиме. Похоже, на самом верху не планировали продолжать войну так долго. Хейнкель – замечательный самолет, только не для русских холодов. В мороз двигатели не запускаются, мы часами греем цилиндры и бензонасос, благо – есть антифриз и ацетилен, на воде мы убили бы моторы и никогда не взлетели. Это настоящая мука, пальцы примерзают к ледяной корке на металле и болезненно отрываются с кровью. Система обогрева кабин, когда на улице минус двадцать пять, подает «теплый» воздух с температурой минус пять, так что согреться внутри не получается. Переданные вами на рождество теплые носки и варежки очень кстати. Но не буду вас расстраивать, я жив и здоров, а главное. в феврале получу отпуск, так что до встречи в родном Лейпциге.