Аудун был доволен тем, что первый пустил противнику кровь, и в то же время встревожился, получив рану. Однако в следующий миг тот конунг, который нанес удар, ощутил в боку что-то странное. У него появилась точно такая же рана, какую он нанес. Но конунг не мог остановиться, не мог отступить, он не мог даже помыслить об этом. Поэтому нанес новый удар, а за ним еще, и оба конунга оказались ранены в предплечье. Потом в ухо, потом в кисть руки. Было неясно, кто наносит удары, а кто получает, однако Аудун продолжал биться, поскольку это был единственный выход для человека, с малолетства уверовавшего, что только меч способен разрешить любые трудности.

Но Саитаде было ясно другое: если битва продолжится, она лишится единственного защитника своих детей.

Прижимая к груди младенцев, не осмеливаясь выпустить их из рук, она шагнула в пелену дождя, встав между поединщиками.

— Нет! — выкрикнула она. — Хватит!

Однако ее слова, непонятные для конунгов, заглушил шум дождя, и в следующее мгновение как будто гигантская ладонь подняла ее с земли, и она понеслась, разрезая сырой воздух, прямо к вершине утеса, все выше и выше. И услышала, как к ней обращается странный детский голосок.

— Умри, — проговорил он.

И она начала падать, прижимая к себе детей. А в следующий миг ей стало светло и покойно, и тот же детский голосок произнес:

— Прости меня, господин Локи!

— Мы все совершаем ошибки, сестрица. Я забуду твой промах, забудь и ты, — сказала Саитада, хотя голос ей не принадлежал.

То был голос таинственного странника, отца детей. А в следующий миг она уже очутилась на твердой земле под скалой, и Аудун, тяжело дыша и истекая кровью, стоял рядом. Уже светало, и солнце согревало ему лицо.

— Они прислали нам мальчика-проводника, — сказал конунг. — Покорми детей, и мы двинемся в путь. — Как ни странно, она прекрасно его поняла, хотя Аудун по-прежнему говорил на своем наречии.

Перед ними появился бледный мальчик лет восьми; он был обвешан защитными амулетами, оберегами и талисманами.

— Идите за мной, — велел мальчик.

И они пошли, пускаясь в тяжкий путь по Стене Троллей к царству ведьм.

Подъем был полон трудностей, и Аудуну стало ясно, что до вершины они не доберутся. Женщина наконец согласилась отдать детей, и их, извивающихся и хнычущих, привязали к поясу конунга, но мать с доводящей до исступления дотошностью то и дело проверяла ремни.

Аудун по-прежнему вздрагивал, взглядывая на женщину, однако не осмеливался прогнать ее. Но настоящую жуть на него наводила мысль, какие испытания им предстоит преодолеть на пути к королеве.

— Ты знаешь, куда идти, дитя? — спрашивал конунг у мальчика.

Мальчик только молча лез в гору.

Внизу, у подножия, было тепло и безветренно, но здесь, спустя десять дней нескончаемых подъемов и спусков по извилистым тропкам, где приходилось отчаянно цепляться за камни и совершать головокружительные прыжки, холодный ветер так и вжимал путников в скалу. Аудун сильно сомневался, что женщина-рабыня сумеет преодолеть гору. Среди камней вилась тропинка, незаметная снизу, но время от времени она сильно сужалась, и даже Аудун, который столько раз не морщась смотрел смерти в лицо, чувствовал, как в животе что-то сжимается от осознания, что жизнь зависит только от крепости корня под ногой и цепкости пальцев. Вниз он не смотрел.

Спали они, привязывая себя к скале с помощью веревок и крюков, которые принес мальчик, и обвешиваясь амулетами. Мальчик же вовсе не спал, по ночам он напевал странную песню с каким-то рваным мотивом, на непонятном Аудуну языке. Сну конунга мешали теперь только мысли о том, что будет дальше.

А подъем вскоре сделался очень трудным. Невозможным. Как же он попал к ведьмам в прошлый раз? Аудун никак не мог вспомнить. Он помнил только пророчество, королеву ведьм и темноту.

Тропинка же попросту исчезла где-то в тучах впереди. Мальчик-проводник, наверное, пропустил вход в пещеры. Аудун чувствовал, как от ужаса пересыхает во рту. Он ослабел, женщина ослабела еще больше. Спуска они не выдержат, даже если мальчик согласится отвести их обратно. Их проводник обогнул конунга, обогнул Саитаду, а затем, едва заметный в липком тумане, поманил их за собой. Там, в скале, была расщелина, всего лишь трещина в камне. В нее едва мог протиснуться человек. И Аудун с привязанными к нему детьми точно не пролезет — даже без детей ему придется входить боком, вжимаясь в стену. Он вгляделся в темноту и вдохнул запах подземелья. Тьма хоть глаз выколи, однако надо двигаться дальше. Конунг отвязал детей и передал матери. Затем протиснулся внутрь скалы вслед за мальчиком. Снаружи в расщелину проникал слабый свет. Аудун видел на расстоянии вытянутой руки перед собой, но дальше царила кромешная тьма. Женщина передала ему хнычущих младенцев. Она теперь была неразрывно связана с Аудуном, нравилось ей это или нет, и ей оставалось только следовать за ним.

Аудун снова привязал к себе младенцев, пока их мать протискивалась в щель. Конунг невольно восхищался ею — даже среди мужчин нечасто встретишь таких решительных людей. А эту женщину не нужно было уговаривать, подбадривать или запугивать. Она просто шла за ним, и все.

Мальчик остановился сразу у входа и стоял, разматывая веревку, привязанную к его поясу. Он передал конец веревки конунгу, жестом велел ему обвязать себя, а затем передать Саитаде. Она тоже обвязала веревку вокруг пояса. И они двинулись сквозь тьму.

В темноте то и дело приходили разные мысли, пока Аудун с трудом передвигал ноги, прижимая к себе детей. Через эту дверь, решил конунг, ведьмы впускают в Стену лишь редких гостей. Пользоваться подобным лазом каждый день слишком утомительно. Чем они тут питаются? Как они умудряются по ночам оказываться среди людей, чтобы усесться в ногах постели больного крестьянина, предлагая волшебное исцеление в обмен на ребенка? Должны быть другие входы и выходы, решил Аудун, если только ведьмы не умеют летать, — а ходят и такие слухи.

В темноте конунг особенно отчетливо слышал собственное дыхание, дыхание детей и женщины, шедшей сзади, особенно остро воспринимал звук своих шагов, тяжелых и неуверенных. Он потерял представление о времени. В какой-то миг он услышал шум воды; мальчик взял его за руку и подставил ладонь под струи водопада. Конунг напился и помог напиться Саитаде.

Они немного отдохнули. Аудун передал младенцев матери, чтобы она покормила их. Он отметил про себя, насколько малы и хрупки эти дети. Как же их мать умудряется сносить все тяготы путешествия едва ли не сразу после родов? Он искренне восхищался ею. Дальше их ждал спуск в кромешной тьме. Пальцы конунга скребли по скале, он спотыкался, мальчик отталкивал его, когда они замедляли ход, чтобы перебраться через завал или протиснуться в неимоверно узкий лаз. Аудун чувствовал себя уязвимым, и ощущение ему не нравилось. Темнота была тем врагом, с которым он не мог сразиться. Мальчик-проводник мог бросить его, и он был бы обречен. Они спускались все ниже и ниже; сначала было холодно, затем сделалось жарко. Они снова остановились на привал, затем остановились еще раз. Сколько они пробыли внутри горы, целый день? Аудун думал, что не меньше. Все ниже, ниже и ниже, по угольно-черным холодным галереям, протискиваясь в узкие расселины, обдирая о камни лицо и руки. Даже если бы слева или справа на расстоянии вытянутой руки стояли бы толпы людей, он не ощутил бы их присутствия. Они спускались в недра земли, детский плач эхом отдавался от сводов просторных пещер или же сразу угасал, наталкиваясь на скалу.