Сержант рассвирепел.

— Не тычь в меня этой палкой, парень. Многие нуждаются в помощи этой ночью.

Чемберс поднял пистолет.

— Вот и ладно. Значит, вы согласитесь помочь нескольким из них.

— Я не намерен…

— Пожалуйста, — умоляющим голосом заговорила Оливия, дотрагиваясь до руки сержанта. — Мы ведь можем помочь.

— Оливия? — раздался голос Грейс.

Оливия обернулась к высунувшейся из окна кареты подруге и увидела печальное, осунувшееся лицо. Она едва смогла заговорить перед ужасом того, что должна была сделать.

— Этим людям нужен транспорт, — сказала она. — Не могли бы мы довести их хотя бы до полевого госпиталя?

Грейс всматривалась в лицо Оливии, как будто пыталась прочесть на нем что-то в неверном свете каретных фонарей.

— Пожалуйста, Грейс, — молила Оливия. — Для меня.

Грейс молча открыла дверь и сделала знак Чемберсу внести Джека. С чувством, что она только что решила свою судьбу, Оливия спрыгнула, чтобы помочь.

Он что, мертв? Это ад? Где… он… сейчас? Слишком больно… слишком…

Надо постараться. Он должен найти… Кого он должен найти?

Он не может… вспомнить.

— Погодите, сержант, — взмолилась Оливия. — Он открыл глаза. Он чувствует боль.

Сержант Харпер распрямился с хрустом в спине. Уже два часа они очищали и зашивали раны Джека, обмывали его измученное тело в гостевой комнате леди Кейт. Оливия так устала, что ее трясло. Джек только что открыл глаза, пусть на миг.

Сержант Харпер отложил иголку с ниткой и оттянул вверх веко раненого.

— Если позволите, мэм, — сказал он глухим от безмерной усталости голосом, — мне приходилось видеть такие удары по голове, капитан еще несколько дней будет открывать и закрывать глаза, прежде чем мы узнаем, останутся ли они открытыми. Поверьте, сейчас он ничего не чувствует. По крайней мере, впоследствии он ничего не будет помнить.

Оливия боролась со слезами, слишком измученная, чтобы ей удалось остановить их.

— Вы уверены?

Сержант Харпер, видя, в каком она состоянии, широкой мозолистой рукой похлопал ее по плечу.

— Вам надо немного поспать, мэм. Я сам справлюсь. Правда.

Оливия выдавила улыбку и еще раз откинула с лица мешающие видеть волосы. До самой смерти она не забудет этой ужасной ночи. Они пять часов добирались до Брюсселя; в результате в доме леди Кейт стало на трех раненых больше, включая Джека. Оливия до сих пор не поняла, как все произошло. Она была уверена, что оставит его с Чемберсом в палатке у медиков. Но Чемберс куда-то пропал, а Джек оказался в одной из лучших спален в особняке леди Кейт.

— Не волнуйтесь, сержант, — сказала она защитнику Грейс. — Я не подведу вас.

— До сих пор так и было, мэм, — проворчал он и вернулся к работе.

Ей не хватило смелости сказать хоть кому-нибудь, кто такой Джек. Не раньше чем у нее будет шанс поговорить с герцогиней. Но сама Оливия не будет притворяться, что не знает его. Перестанет обманывать себя, что его судьба интересует ее не больше, чем любого из других раненых, получивших пристанище в этом доме. Она вздрагивала каждый раз, когда сержант протыкал иглой кожу Джека. Когда слышала звук пинцета, коснувшегося шрапнели, — глубоко засевшую шрапнель сержант вытаскивал из ноги Джека пинцетом леди Кейт. Когда считала раны, причиняющие Джеку страдания, и замечала старые шрамы, о происхождении которых ей ничего не было известно.

Ей хотелось держаться стойко, оставаться холодной. Но он был мужчиной, которого она принимала в себя, перед которым преклонялась, словно он был молодым богом. Мужчиной, от одного прикосновения которого она воспаряла и никогда не переставала пылать.

Даже сейчас ее кожа словно горела от неведомой энергии, которую узнавало только ее тело. Однажды возникшая связь никогда не могла исчезнуть; тоненькие нити закручивались вокруг них и притягивали друг к другу, воспламеняя, вызывая желание жить, хотеть и радоваться жизни.

Она не хотела его. Она не могла. Но, Боже правый, все в ней тосковало о прежнем.

— Теперь здесь, мэм, — прервал ее мысли Харпер. Оливия вернулась к действительности.

— Да, сержант. Нагнувшись, она отрезала концы узелка. Они зашивали рубленую рану, тянувшуюся от челюсти к левому виску. Он никогда больше не будет тем великолепным, потрясающе красивым Джеком Уиндемом, который производил такой фурор в обществе. Шрам останется при нем до конца дней.

Для Оливии это ничего не меняло. Она влюбилась в него, еще не видя его лица.

Она услышала голос за оградой. Была суббота, она шла в Литл-Уиндем, несла цветы в церковь к отцу. Теперь она знала, что Джек был со своей сестрой Мэдди. Но тогда она только услышала смех и замерла на месте, прижимая к груди цветы.

Его смех звучал как церковные колокольчики, как карийон[5], в нем были радость, сила и свобода. Это был смех человека, который знал свое место в мире и наслаждался этим.

Даже сейчас она не могла смотреть на него без изумления. Она, конечно же, влюбилась в него. К тому времени, когда они встретились, все графство и две трети общества были у его ног. То, что этот мужчина со смеющимися сине-зелеными глазами полюбил ее, было чудом.

Она знала только одно большее чудо — смотреть на их мальчика и видеть те же сияющие от радости веселые глаза.

Оливия зажмурилась. Нет. Она не будет думать о Джейми. Она надежно спрятала его и почти в состоянии притворяться, что ребенка вообще никогда не существовало.

Она настолько ушла в свои мысли, что едва услышала стук в дверь. Обернувшись, она увидела входившую леди Би. За ней шла леди Кейт.

Оливия задержала дыхание. Вряд ли леди Кейт не узнает Джека даже в таком истерзанном виде, в каком он был сейчас. Леди Кейт, казалось, знала каждого, а Джек определенно был человеком известным.

Но она остановилась у входа и только издали взглянула в их сторону.

— Как идут дела, сержант? — спросила герцогиня.

Леди Би молча подошла к кровати, склонилась над ней, рассматривая Джека, и ее аристократическое лицо страдальчески искривилось.

Харпер оторвался от своей работы.

— Ну, ваша светлость, — сказал он, глядя на безжизненное лицо своего пациента, — сейчас трудно сказать. Что можно сказать, если он получил лихорадку, пролежав там в грязи. И еще этот удар по голове. Все, что я могу сказать, — надо подождать еще.

— Вы не считаете, что мне следовало бы позвать к нему врача?

— «Странствуя по водам Стикса», — неожиданно продекламировала леди Би, наклонив голову набок, отчего она стала похожа на диковинную птицу.