Задав себе этот вопрос, Астафьев усмехнулся так, как если бы в своем прошлом воплощении был царем Соломоном, познавшим, что великая мудрость порождает великую скорбь. Это не преувеличение. В сравнении с президентом третьего тысячелетия древние цари были все равно что дети, не знающие ни забот, ни труда…

Сообщение секретаря о том, что в приемной дожидается премьер-министр, подействовало на Астафьева, как гром с ясного неба. Впервые в практике обоих Силин явился с визитом вне графика, без предварительного согласования и даже без звонка.

Не то чтобы президент и премьер чурались общения, но кошка между ними все-таки пробежала. Возможно, и не черная. Но и не белая, это уж точно. Недалекий обыватель сказал бы, что каждый из них пытается перетянуть одеяло на себя. Конечно же, это было не так. Да, и Астафьев, и Силин стремились превзойти друг друга в популярности и ревниво следили за рейтингами соперника, однако основная причина разногласий крылась в их разных политических взглядах и устремлениях. Силин тяготел к Востоку, упорно налаживая доверительные отношения с азиатскими соседями. Астафьев, которому была ближе американская или европейская модель правления, смотрел на Запад. К тому же он считал себя умеренным либералом, тогда как Силин исповедовал принципы централизованного управления.

По мере приближения следующих выборов разногласия между ними лишь углублялись. Силин, уже побывавший на посту президента, не скрывал своего намерения попытать счастья еще раз. Астафьев, вознамерившийся остаться на второй срок, был не в восторге от планов соратника. Собственно, они уже давно не считали друг друга близкими друзьями, оставаясь, скорее, сотрудниками или деловыми партнерами. Как любил повторять про себя Астафьев: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда».

– Просите, – сказал он секретарю и, поколебавшись, уточнил: – Через пять минут.

Ему нужно было собраться с духом и успокоиться, прежде чем предстать перед холодным, немигающим взглядом премьер-министра. В прошлом Силин всегда был лидером, и Астафьев еще не вполне свыкся с его подчиненным положением.

Да и действительно ли подчиненным?

Астафьев бросил взгляд на дверь, в которую должен был войти Силин, и принял позу, которая, по уверениям имиджмейкеров, излучала уверенность и превосходство. Для этого он развернулся к двери вполоборота, слегка откинулся на спинку кресла, вскинул подбородок, а правую руку положил на стол так, чтобы пальцы не были прижаты друг к другу, но и не оказались чересчур сильно растопыренными. Жалея, что он не имеет возможности увидеть себя в зеркале, Астафьев прочистил горло, включил громкую связь и произнес:

– Приглашайте Силина. И пусть нам принесут чаю с печеньем и конфетами.

Отдав распоряжения, Астафьев застыл в напряженной позе. Хотя он и любил сладкое, сейчас ему не хотелось ни чаю, ни конфет. Принести их он распорядился исключительно для того, чтобы создать видимость дружеской обстановки. Президент и премьер-министр не имели права проявлять неприязнь друг к другу. Они были как коренной и пристяжная в одной упряжке. Плечом к плечу тянули Россию из болота коррупции.

На всякий случай Астафьев еще раз откашлялся. Дверь открылась. Вошедший Силин посмотрел на президента и произнес:

– Доброе утро… – Последовала пауза, во время которой он решал, как лучше обратиться к Астафьеву: по имени или официально. Предпочтение было отдано второму варианту. – Анатолий Дмитриевич, – закончил Силин.

– Доброе утро, Владлен Вадимович, – благожелательно ответил Астафьев, предпочитавший, чтобы даже самые близкие друзья обращались к нему по имени-отчеству. – Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Что привело вас ко мне?

Прежде чем занять место за приставным столом, Силин огляделся, словно ожидая увидеть нацеленные на него телеобъективы. По давней традиции, премьер и президент часто снимались вместе, якобы обсуждая насущные проблемы. На самом деле все самое важное всегда оставалось за кадром. Съемки в астафьевском кабинете никогда не происходили спонтанно, а тщательно планировались и готовились заранее. Порой на подготовку пятиминутного телесюжета приходилось тратить по часу и больше, и потраченное время приходилось наверстывать за счет других, не менее важных дел.

Усевшись на стул, Силин машинально скопировал позу президента, так что они сделались отдаленно похожими на зеркальные отражения друг друга. Несмотря на недавний отпуск и старания визажистов, выглядел Силин очень плохо. Но держаться старался уверенно и смотрел на Астафьева не мигая, как домашний астафьевский кот Дорофей.

– У меня плохие новости, – сипло произнес он.

«А вот взять бы тебя сейчас да выставить вон, – мстительно подумал Астафьев, – чтобы не слышать твоих плохих новостей. Когда же будут хорошие? И где взять людей, которые станут мне докладывать их, хорошие новости?»

– Я слушаю, – выдавил он из себя.

– Китай, – сказал Силин.

– Что – Китай?

– По-моему, мы напрасно заключили с китайцами договор о долгосрочном сотрудничестве. Или долгосрочный договор о сотрудничестве, что сути не меняет.

– Не мы, а вы, – счел необходимым уточнить Астафьев, любивший точность во всем и всегда. – Я, Владлен Вадимович, никакого отношения к договору не имею. Его заключали вы.

– А исполнять условия этого чертового договора предстоит вам, Анатолий Дмитриевич, – напомнил Силин, дождавшись, пока кабинет покинет миловидная девушка, принесшая поднос с чаем и конфетами. – Сейчас не важно, кто ставил закорючки на бумагах. Сейчас важно выработать совместный план действий. Иначе… – Он медленно покачал головой. – Иначе Китай нас попросту раздавит. Совсем скоро. Время у нас еще есть, но его мало и с каждым днем становится все меньше.

Астафьев почувствовал холодок, ползущий вдоль позвоночника. Его крупной, лобастой голове внезапно сделалось неуютно на ослабшей шее. Он покосился на свои любимые шоколадные трюфели, но не прикоснулся к ним. Чай он тоже решил не пить, в отличие от Силина, который поднес к губам фарфоровую чашку, чтобы сделать несколько шумных глотков. Астафьев едва заметно поморщился.

– Откуда такие панические настроения? – осведомился он, давая понять, что не слишком верит своему премьеру.

Силин не обиделся. Снова повел головой из стороны в сторону и, отставив чашку, сказал:

– Я не преувеличиваю. Ситуация аховая. То, что называется «песец подкрался незаметно».

Астафьев нервно хохотнул. В Кремле было не принято употреблять сильные выражения, однако иногда без них обойтись было никак нельзя. Похоже, это был тот самый случай.

Осунувшееся после болезни лицо Силина было смертельно бледным, а круги вокруг глаз выглядели почти такими же темными, как пустые глазницы черепа. Его сухие губы истрескались, словно он страдал от жажды. Залысины сделались заметнее, а вены на висках набухли и бешено пульсировали.

– Докладывайте, – сказал Астафьев, не замечая, что давно уже сидит в позе, при виде которой все имиджмейкеры пришли бы в ужас.