— А обо мне что говорить? — сказал Пьер,распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. — Что я такое? Je suis unbatard [Я незаконный сын!] — И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что онсделал большое усилие, чтобы сказать это. — Sans nom, sans fortune… [Без имени,без состояния…] И что ж, право… — Но он не сказал, что право. — Я cвободенпока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезнопосоветоваться с вами.

Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него.Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё-таки выражалось сознание своегопревосходства.

— Ты мне дорог, особенно потому, что ты одинживой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; этовсё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этимКурагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство,и всё…

— Que voulez-vous, mon cher, — сказал Пьер,пожимая плечами, — les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогоймой, женщины, дорогой мой, женщины!]

— Не понимаю, — отвечал Андрей. — Les femmescomme il faut, [Порядочные женщины, ] это другое дело; но les femmes Курагина,les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино, ] не понимаю!

Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовалв разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправлениясобирались женить на сестре князя Андрея.

— Знаете что, — сказал Пьер, как будто емупришла неожиданно счастливая мысль, — серьезно, я давно это думал. С этоюжизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынчеон меня звал, я не поеду.

— Дай мне честное слово, что ты не будешьездить?

— Честное слово!

Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oтсвоего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел визвозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, темболее он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечерили на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что уАнатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество,после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселенийПьера.

«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумалон.

Но тотчас же он вспомнил данное князю Андреючестное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми,называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать этустоль знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же емупришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что ещепрежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него;наконец, он подумал, что все эти честные слова — такие условные вещи, неимеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, можетбыть, завтра же или он умрет или случится с ним что-нибудь такоенеобыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого родарассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили кПьеру. Он поехал к Курагину.

Подъехав к крыльцу большого дома уконно-гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенноекрыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было;валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор икрик.

Игра и ужин уже кончились, но гости еще неразъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остаткиужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитыестаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов ирев медведя.

Человек восемь молодых людей толпилисьозабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которогоодин таскал на цепи, пугая им другого.

— Держу за Стивенса сто! — кричал один.

— Смотри не поддерживать! — кричал другой.

— Я за Долохова! — кричал третий. — Разними,Курагин.

— Ну, бросьте Мишку, тут пари.

— Одним духом, иначе проиграно, — кричалчетвертый.

— Яков, давай бутылку, Яков! — кричал самхозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке,раскрытой на средине груди. — Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, —обратился он к Пьеру.

Другой голос невысокого человека, с яснымиголубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своимтрезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда — разойми пари!» Это былДолохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе сАнатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.

— Ничего не понимаю. В чем дело?

— Стойте, он не пьян. Дай бутылку, — сказалАнатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.

— Прежде всего пей.

Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобьяоглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к ихговору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари сангличанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьетбутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.

— Ну, пей же всю! — сказал Анатоль, подаваяпоследний стакан Пьеру, — а то не пущу!

— Нет, не хочу, — сказал Пьер, отталкиваяАнатоля, и подошел к окну.

Долохов держал за руку англичанина и ясно,отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю иПьеру.