— Ты что мелешь языком своим? Вошел, не поздоровался, да еще беса поминаешь.

— Да пошутил я, что-то строг ты нынче, — проворчал Потап, усаживаясь за стол. — Я вообще-то поел, но молока с вами похлебаю, да корочку хлеба возьму, если хозяевам не жалко.

Аграфена поставила перед ним кружку, ее доставали с полки только с приходом плотника, щедро налила молока, отрезала ломоть битого каравая, тесто для которого взбивала на сливках, подвинула слегка засахарившийся мед. Потап, хоть всегда плотно закусывал дома перед выходом, никогда не отказывался от стряпни Аграфены, тайно признаваясь, так, чтобы до Полины не дошло, — многое готовит она лучше жены.

После завтрака Потап со своими плотницкими инструментами, Петр со Спиридоном вышли во двор, обсуждая планы строительства. Аграфена медленно, с рассеянной полуулыбкой, едва трогавшей уголки губ, убрала со стола, одела Алешку и отправила во двор к мужчинам, играть там с Николушкой, который пришел вслед за отцом.

Состояние какой-то расслабленности, внутреннего покоя владело ею уже много дней. Время постепенно отодвигало случившиеся невзгоды, горе, — забыть их было нельзя, но все же они как бы покрывались дымкой, освобождая душу от тяжких оков.

Днем и ночью молила она Бога, чтобы страшное не повторилось, чтобы миновало лихо ее семью, всех близких людей. Она перестала ждать с трепетом известий о Петре, Спиридоне, Потапе, Алешке, — потому что они были рядом, на глазах, ничто им не угрожало. Аграфена постепенно утверждалась в мысли, что покой, царивший в первые годы их семейной жизни, снова вернулся, и будет теперь нерушим всегда.

Скоро весна, снег сойдет, наступит время сбора новых трав, необходимых ей для лечения всех недугов. Поэтому она решила убраться в своем хранилище — небольшом, легком, покрытом замысловатым узором, сбитом из пород дерева разных цветов, сундучке, — подарке Потапа на Крещение, в первый год ее жизни в доме Петра. Свекор выковал замочек с длинным резным, удивительного изящества ключом. Прикрепляя его, шутил:

— Это только твой ларец, храни в нем свои тайны от мужа, не пускай любопытного. Каждая женщина должна их иметь.

Петр возмущался:

— Ты чему, отец, жену мою учишь? Это какие секреты у жены, которая «да убоится мужа своего»?

Уже серьезно отвечал Иван Иванович сыну:

— Сердечко жены твоей для тебя открыто, да и всегда будет так. Повезло нам с дочкой, а тебе с женой несказанно. А замочек все ж пусть будет, никакая ее маленькая тайна обиды принести не может.

Бабушка Аграфены, добрая, ко всем жалостливая старушка, лечила нуждающихся травами, умела заговаривать болезни, снимать порчу. У нее в избе всегда толокся народ страждущий, платы за труд она не брала, а поначалу «вечная» благодарность быстро улетучивалась, и недавние смиренные просители, забыв о добре, презрительно, а частенько и злобно, называли ее потворной бабой-колдуньей.

Не желая внучке такой судьбы, она научила Аграфену только знанию целебных трав, да упредила, что и это умение не должна показывать. Чужих лечить только в крайних случаях, помогать в болезни лишь близким, от которых нельзя ждать обвинения в колдовстве.

Вернувшись в спальню, Аграфена выдвинула сундучок из-под столика, стоявшего в углу, с обычным приятным чувством открыла замочек ключом, висевшим на крючке, что Петр прибил к ножке стола. «Вот тебе и тайны от мужа», — с улыбкой вспомнила слова свекра.

Как только крышка откинулась, разнесся запах сухих трав, каждая из которых была набита в свой холщовый мешочек. Вот цвет шиповника, настойка из которого зовется гуфиля, помогает сердцу, обновляет кровь. Земляничные ягоды, настоянные особым образом, излечивают печень, легкие, помогают при проказе. Трава собинка, растущая на болотах, с синими цветками, красными листьями и корнями — если муж с женой ссорятся, а ее давать понемногу с вином, будут дружно жить.

Много было таких мешочков, и каждый она узнавала то по запаху, то по виду травы, или самого узелка. Часть растений, потерявших целебную силу от времени, откладывала, чтобы выбросить и в нужное время пополнить запас, другая трава хранится долго, как вероника, что можно двадцать, а то и тридцать лет хранить.

На дне сундучка лежал Лечебник, описывающий многие травы, которые она не собирала, даже если те приносили пользу. К примеру, страшная трава сова, увидев которую в лесу или в поле, человек мог с ума сойти или заблудиться.

Там же был припрятан и Лунник, хранящий предсказания относительно различных жизненных вопросов по каждому дню лунного календаря, объясняющий, когда может сбыться сон. Эту строго запрещенную книгу она не показывала даже Петру, все собиралась сжечь, да жалко было — единственная вещь, оставшаяся от бабушки, которая случайно ее не уничтожила.

Все другие книги подобного содержания, были брошены в огонь, чтобы не принесли вреда семье, особенно внучке Аграфене, которая любила их читать. Сгорел Громник, собранный византийским императором Ираклием из книг астрологов, описывающий события, которые могут произойти в зависимости от месяца и стороны света, откуда послышался гром. Та же судьба постигала Рафли, гадательную книгу пророка и царя Давида, пришедшую из страны персов. Она толковала будущее по цифрам на гадательной доске, на которые падал брошенный шарик…

А уж совсем скрытно, на самом дне сундучка, лежал хрустальный флакон с плотно притертой крышкой, покрытый мелким узором, каждая грань которого отсвечивала чистыми красками на солнце. Вспомнила Аграфена яркий свет многих свечей в комнате, — бабушка не любила темноты, — горе свое в ожидании неизбежной утраты любимого человека, тихие разговоры с нею, даже почувствовала, как наяву, сухую горячую руку старушки.

В тот вечер бабушка говорила о том, что внучка будет очень счастлива в жизни, как это выпадает только очень немногим, но и платить за счастье придется цену немалую. Когда Грушенька, — так ее звала только она, — спрашивала, откуда это известно бабушке, та улыбалась, говоря, что разные картины встают перед глазами, да и раньше немало гадала на будущее девочки. Потом неожиданно замолчала и, полежав немного, ясным голосом произнесла:

— Сегодня, сейчас видимся мы с тобой на этом свете в последний раз. Там, в другом мире встретимся, но будет это очень, очень нескоро.

Грушенька залилась слезами, стала успокаивать старушку, говоря, не может она покинуть внучку, то улыбнулась только:

— Не плачь, не бойся, мне же бояться нечего. Людям старалась делать только хорошее, а там как Бог рассудит. Прежде чем позовешь всех, возьми в головах сверток.

Аграфена исполнила указание, достав из-под подушки увернутый в полотенце небольшой предмет. Бабушка развернула его, и в свечах разноцветным огнем полыхнул удивительной формы флакончик. Груша ахнула от такой красоты, бабушка же, протягивая его девочке, сказала:

— Долго я думала, давать ли тебе это, или сжечь, как я сожгла книги, неугодные церкви. В этом пузырьке содержится смесь разных трав, наших и доставленных из стран, о которых мы и не слышали. Привез мне его из далекого путешествия брат, умерший молодым. Заключено здесь средство чудодейственное, его можно использовать только три раза, когда жизни твоей или другого человека будет угрожать опасность от дьявола или его созданий. Запомни крепко — только для обороны оно предназначено. Если же зло уже совершено, то мстить с его помощью бесполезно. Видела я в гаданиях многое из твоей будущей жизни, и решила все же оставить зелье. Тебе оно может пригодиться. Ты умна, рассудительна, сердцем чиста, зла никому не сделаешь. Да для людей оно безопасно. Храни его так, чтобы никто не знал, применяй же его только в крайней надобности.