Вдруг рядом со мной возникла бабушка. Я подскочила.

— Он вредит тебе, — сказала она, передавая мне стакан, — этот английский холод. Я помню, что во время прошлой войны янки не могли выдержать его. Даже твой отец, а он был родом из Канады, не выносил этого холода. Понимаешь, это совсем особый холод, он проникает сквозь кожу и добирается до костей. Он по зубам одним англичанам. Вот, дорогая, вишневая наливка.

Я молча взяла стакан и отпила под ее материнским оком. Довольная тем, что я охотно принимаю ее лекарство, бабушка начала жаловаться на то, каких трудов ей стоило сделать из дивана весьма удобную постель. Она убрала диванные подушки, из серванта достала одеяла и распушила подушки. Я наблюдала за ней, пила настойку, мои мысли снова вернулись к тому, что произошло.

Страх улетучился, но осталось неуемное любопытство. Мой взор скользил по стенам, мебели этой захламленной комнаты, и я поймала себя на мысли, что, наверно, вся обстановка была точно такой же, когда он жил здесь. Затем вспомнилось грустное лицо Дженнифер, которая вчера вечером вызвала у меня такой интерес. Моя прабабушка. Как она это пережила? Она тоже лила слезы после исчезновения Виктора? А может, она обрадовалась тому, что избавилась от него?

Я следила за движениями пораженных артритом рук бабушки и подумала, что она должна знать о Таунсендах гораздо больше, чем желает говорить. И все же эта тема по неведомым мне причинам была ей неприятна. Почему? Она ничего не знала о своем свекре и слышала о его прегрешениях лишь от других. И что это за прегрешения, захотелось мне узнать после того, как я чуть повеселела: азартные игры, пьянство, сквернословие — все эти шокирующие непристойности викторианской эпохи? Неужели Виктор был таким плохим? Бабушка сама его никогда не видела, однако она, должно быть, многое слышала от моего дедушки. Да, бабушка была ходячим кладезем истории Таунсендов, и я решила копнуть поглубже.

— Вот так! Тебе будет хорошо и удобно, дорогая. Теперь мы чуть убавим огонь. Сейчас забирайся под одеяла и согрейся.

Еще не настало время черпать информацию из бабушкиных запасов. Не сейчас, когда я совсем измоталась, а бабушка посреди ночи плохо соображала. Наверно, лучше заняться этим завтра днем. Я заведу об этом речь и буду незаметно гнуть свое, пока не узнаю все, что происходило в этом доме.

— Тебе оставить свет? — Бабушка стояла в дверях, опираясь на трость. С того места, где я лежала, укутавшись одеялами до подбородка, казалось, что бабушка живет на этом свете не одну сотню лет. И все же она была поразительно красивой.

— Оставь, пожалуйста, — ответила я. — Я его выключу потом.

— Ты права. Ладно, спокойной ночи, дорогая. Спи крепко.

Бабушка закрыла дверь, и через минуту послышалось, как она поднимается по лестнице. Это длилось довольно долго, потом наверху раздались ее тяжелые шаги и стук трости. Затем над моей головой все стихло. Я лежала на спине, предчувствуя недоброе. Часы тикали, газовый обогреватель горел бесшумно. За тяжелыми шторами не слышен был шум ветра. Кругом царила гнетущая тишина.

Мой взор снова стал блуждать по потолку и остановился на стыке со стеной. Я какое-то время смотрела на это место и представила дверь в тот момент, когда увидела ее открытой. Но когда я включила свет, то обнаружила, что она плотно закрыта и валик стоит перед ней. Это могло означать лишь одно — дверь закрыли изнутри.

Я не отрывала глаз от места стыка стены с потолком. Эта стена отделяла меня от заброшенной маленькой гостиной. Однако на втором этаже эта стена разделяла две спальни. Я сейчас смотрела на потолок так, будто могла видеть, что происходит над ним, и подумала: «То существо, которое закрыло дверь моей спальни, все еще находится там, наверху».

Когда я проснулась, лучи солнца струились через окно и озаряли гостиную. С моего дивана были видны просветы ярко-голубого неба среди серых облаков. На кирпичной стене сидело несколько воробьев. Дверь на кухню была открыта, там хлопотала бабушка. Она что-то напевала без слов и гремела тарелками.

Как крепко я спала! Часы показывали почти полдень.

Бабушкина настойка мне помогла; я чувствовала себя отлично. Диван оказался очень удобным, в комнате было тепло, и, самое главное, ко мне не приходили «гости» с того света.

Эта мысль вызвала у меня улыбку. Странно, как мы смотрим на одни и те же вещи ночью и днем. Ночью все тени кажутся зловещими, все звуки — неземными. Но днем мы убеждаемся, сколь капризно наше воображение в ночное время. Солнце разогнало тени и страхи, вселило чувство уверенности. Сейчас вчерашнее «испытание» показалось мне довольно безобидным.

Однако сны я все-таки видела.

Пожелав бабушке доброго утра и заверив ее в том, что чувствую себя хорошо и прекрасно выспалась, я поднялась наверх в спальню, где, без страха и, немного устыдившись своего поведения ночью, распаковала туалетные принадлежности, повседневную одежду и направилась в холодную ванную.

Да, я видела сны. В них не было ничего определенного, разрозненные сцены, отдельные приглушенные фразы, смутные лица, то возникавшие, то исчезавшие. Вокруг ходили люди, смотрели на меня сверху вниз, перешептывались. А за ними на крохотном пианино кто-то играл «К Элизе». Но это ведь сны, одни сны.

Спустившись вниз, я чувствовала себя заново родившейся, готовой встретить день. Бабушка поставила на стол горячие, намазанные маслом лепешки и большой чайник. Я заняла свое место и начала жадно есть.

— Когда я сегодня утром вошла сюда, — сказала бабушка, улыбаясь, — тебя было из пушки не разбудить, так крепко ты спала.

— Спасибо тебе, бабуля, за заботу.

— Значит, тебе кошмары не снились?

Подумалось о смутных снах, но сейчас не могла припомнить, что именно я видела.

— Нет, кошмаров больше не видела.

— Сегодня я больше не буду заниматься едой, дорогая, потому что ты вечером поедешь к дяде Уильяму и тетя Мэй приготовит тебе отличный ужин. Дядя Уильям хочет снова увидеть тебя, это точно.

Как странно это прозвучало: он хочет снова увидеть меня, но для меня ведь это первый раз.

— Тебе понравится тетя Мэй. Она родом из Уэльса и хороший человек. Не думаю, что ты помнишь ее, ведь тебе было всего два года, когда ты уехала в Америку. Она очень дружила с твоей мамой. Они всюду ходили вместе. Она уж точно припасла для тебя не один рассказ!

Это напомнило мне кое о чем. Беря новую лепешку и намазывая ее лимонным мармеладом, я незаметно изучала лицо бабушки. Сегодня утром она выглядела моложе, хорошо отдохнувшей. Она явно была в приподнятом настроении. Я не знала, уместно ли сейчас напоминать разговор…

— Кстати, о рассказах, бабушка, — начала я, не глядя на нее, — ты можешь мне еще что-нибудь рассказать о Таунсендах?

— Особо не о чем рассказывать. Они происходят из хорошей лондонской семьи. Кажется, недалеко от Шотландии живет другая ветвь Таунсендов.

— Я хотела, чтобы ты мне рассказала о моем прадеде Викторе Таунсенде.