— А дом, Сара? Он и правда огромный, да?

Саре показалось, что ее мать представила себе здание раза в четыре больше Букингемского дворца.

— Нам не удалось осмотреть его весь, мама. Он очень большой. Говорят, комнат там по числу дней в году, а лестниц — по числу месяцев.

Миссис Хендерсон была потрясена. Триста шестьдесят пять комнат? Невероятно! А как же високосный год? Наверное, поперек одной из комнат сделаны раздвижные двери, и в високосном году их открывают — тогда получается триста шестьдесят шесть. Но она отвлеклась, а Сара тем временем продолжала рассказ:

— Мы прошли через два больших внутренних двора.

«Как мистер Донтси мог предпочесть этому великолепию скучные залы судебных заседаний?» — вздохнула про себя миссис Хендерсон.

— Прямо из второго двора мы поднялись в большой парадный холл, где стоял гроб мистера Донтси. Стены в холле обшиты панелями темного дуба и повсюду висят фамильные портреты. Раньше, в восемнадцатом веке, когда было построено здание, там размещалась столовая для слуг и стоял дубовый стол длиной, наверное, с нашу дорогу до шоссе.

— Сколько человек несли гроб? — Миссис Хендерсон подалась вперед, глаза ее заблестели от любопытства.

— Шестеро, мама. Два джентльмена из Куинз-Инн, двое из усадьбы и два члена семьи. Так сказать, представители всех сторон жизни мистера Донтси. Шли они медленно. Я, помнится, тогда подумала, что гроб, видимо, сделан из очень тяжелого дерева, ведь сам мистер Донтси был худенький. Они прошли через оба двора и повернули к фамильной часовне. А там случилось такое… — Сара на секунду замолкла.

Миссис Хендерсон не сводила с нее глаз.

— Олени. Представляешь, мама? Они словно знали, что происходит. Их было множество, может, тридцать или сорок. Они застыли ярдах в двадцати от похоронной процессии, словно провожая хозяина в последний путь. Один из наших сотрудников сказал мне, что еще никогда не видал такого почетного караула.

— Олени простояли так всю траурную службу? Они еще были там, когда вы вышли из часовни?

— Ну нет, — улыбнулась Сара, — на это у них терпения не хватило. Когда я оглянулась, входя в часовню, оленей уже не было. Они как будто сочли, что уже исполнили свой долг.

— А церковная служба? Расскажи, как она проходила.

Сара начала чувствовать себя жертвой инквизиции на допросе. Она откусила кусочек кекса и не спеша прожевала его.

— Да как обычно: «Я есмь воскресение и жизнь» и все такое, — небрежно ответила она, хотя всего второй раз в жизни посещала похороны. — Мистер Керк прочел один отрывок из Библии, брат мистера Донтси — другой. Викарий читал молитву о том, что неисповедимы пути Господни. Один из адвокатов у меня за спиной прошептал, что пути викария также неисповедимы.

Миссис Хендерсон укоризненно покачала головой.

— Мистера Донтси похоронили рядом с его отцом, — заканчивала рассказ Сара, — почти на самой вершине холма. Оттуда видны и дом, и парк с оленями, и площадка для крикета. Чудесное место для вечного упокоения.

— Народу в церкви было много? Человек пятьдесят? А может, все сто?

— Мне кажется, больше. По крайней мере, сотни полторы. Внутри все не уместились, и многим пришлось стоять у входа. Приехал даже молодой полицейский инспектор, по-моему, это очень любезно с его стороны. И лорд Пауэрскорт, которого наши бенчеры пригласили расследовать смерть мистера Донтси, тоже был там.

— А вдова, Сара? Миссис Донтси была очень печальна?

— Она была очень красива, мама. Траур ей к лицу. Она была в черной кружевной вуали (может, это и есть мантилья) и казалась очень загадочной.

— Сомневаюсь, что вдова должна выглядеть загадочной, — неодобрительно заметила миссис Хендерсон. — Меня учили, что у гроба следует горевать.

— Я стояла довольно далеко. А уже возле могилы произошел ужасно неприятный случай. Широкие ленты, на которых гроб опускают в яму, как-то неровно натянулись и начали соскальзывать. Казалось, гроб сейчас перевернется и рухнет крышкой вниз. Пока могильщики изо всех сил пытались выровнять его, все затаили дыхание. Но, к счастью, обошлось. Представь себе, мама, что было бы, если бы гроб мистера Донтси упал, да еще неправильно, не так, как полагается!

Миссис Хендерсон смотрела в горящий камин.

— Да, Сара, история жизни мистера Донтси похожа на притчу. Он плохо начал, шел не тем путем, и плохо кончил, упав замертво лицом в суп на банкете. В наш просвещенный век так не принято!

Вернувшись с похорон Донтси, Пауэрскорт обнаружил еще одну записку от Джонни Фицджеральда.

В ней был отчет о выполненном задании. Джонни посетил опаснейшие кварталы Ист-Энда, известные как Уайтчепел, и навел справки насчет Уинстона Ховарда. Этот профессиональный грабитель был осужден в результате неудачного выступления в суде защищавшего его Донтси и недавно вышел на свободу. По сведениям полиции, все время пребывания в неуютных стенах Пентонвиля Ховард копил злобу на своих адвокатов.

Джонни хвастался, что получал в школе награды за свой почерк. Очень может быть. Но видимо, годы потребления мерсо и помероля, шабли и шардонне, бордо и божоле, муската, арманьяка и прочих излюбленных Джонни напитков не прошли для него бесследно. Некоторые буквы и слова было просто не разобрать. К тому же, вероятно, свою роль сыграли и многочасовые наблюдения за птицами — массивный немецкий бинокль, которым Джонни так гордился, не мог не повредить ему запястья. К концу страницы и на обороте листка послание стало еще невнятнее.

Джонни писал, что в Уайтчепеле нынче худо. Или не «худо», нет, конечно нет — «чудо». Как? Чудо в Уайтчепеле?

Пауэрскорт продолжал читать.

В настоящее время, писал Джонни, криминальный район столицы оккупирован крестоносцами Армии спасения. Они неустанно несут истину и спасают души. На одном из озаряющих тьму неверия собраний («по твердо гарантированной милости Господней», как выразился Джонни) во время проповеди свершилось массовое очищение душ. Грешники Уайтчепела толпились в очереди, дабы, покаявшись, прильнуть к груди Отца небесного. И среди них, с изумлением прочел Пауэрскорт, был не кто иной, как Уинстон Ховард, грабитель и постоянный обитатель каталажек Его Величества. Столь велико было чудесное преображение, что Ховард обратил в свою новую веру почти четверть населения Хай-стрит. А самому Джонни накануне едва удалось скрыться от донимавшего его увещеваниями проповедника, да и то лишь купив четыре экземпляра еженедельного бюллетеня Армии спасения. Таким образом, делал вывод Джонни, Ховард сейчас никак не склонен к насилию над какой-либо Божьей тварью — по крайней мере, пока Армия спасения держит его в своих жестких объятиях.

С последним абзацем Пауэрскорт бился долго. Даже леди Люси, опытный специалист по расшифровке почерка Джонни, была озадачена. Джонни отправлялся наблюдать каких-то «вьюнков», или «вьюрков», или же «воронков» (совершенно неразборчиво!), которые в это время года слетаются на мелководье… в Эссексе? Сассексе? Уэссексе?