– В этой, как его, – задумался Собакин, – в Академии Бизнеса, мать ее *ти-то!

– Неужели там учатся такие студенты, – обеспокоено вздохнул дядя Абрам.

– Там всякие учатся, и такие, и сякие, – тихо засмеялся Собакин.

– А что это у вас все стены какими-то голыми бабами разрисованы, – изумился дядя Абрам, присаживаясь на стул в кухне.

– Это не бабы, это наша, то есть моя Сонька, – заулыбался пьяненький Собакин, – хотите я вам кофейку заварю?!

– Валяйте! – махнул рукой расстроенный дядя Абрам.

Неожиданно его взгляд остановился на разрисованном потолке, прямо по центру была изображена голая Соня, сидящая верхом на голове онемевшего от удивления Левы, в чей раскрытый рот залетела большая жирная муха.

– Это что еще такое?! – пробормотал совсем ничего не понимающий дядя Абрам.

– А это сынок ваш, – заулыбался Собакин, – а на нем Сонька сидит.

– Почему она сидит-то? Да, еще на голове?! – глухо пробормотал дядя Абрам.

– Да, хочется ей, вот и сидит, – доходчиво объяснил Глеб Собакин.

– А он, что, разрешает ей сидеть у себя на голове?! – столь аллегорический вопрос застал Собакина врасплох.

Постепенно трезвея, он почувствовал, что наговорил лишнего и теперь не знал, как отказаться от собственных слов.

– Между прочим, я психический больной! – угрожающе поглядел Собакин на дядю Абрама.

– И давно это с вами? – с сочувствием поглядел на него дядя Абрам.

– Даже не знаю, – растерялся Собакин, – кажется с прошлого века, – и подлил в остывающий кофе воды из-под крана.

– Что вы делаете?!

– Ну, я же говорю, что я больной! – и Собакин демонстративно насыпал вместо сахара соли в чашку дяде Абраму.

– Кажется, я расхотел пить кофе, – вздохнул дядя Абрам.

– Ну и зря, очень прекрасный напиток! – и Собакин сам выпил эту бурду.

– Вы сказали, что мой сын с вашей женой спят в соседней комнате, – напомнил Собакину его слова дядя Абрам.

– Да, когда у меня бывают припадки, они всегда прячутся, потому что во время припадка я могу убить, задушить, зарезать, располовинить, зажарить и даже съесть!

– Давайте вам вызовем доктора?! – уже с испугом прошептал дядя Абрам.

– Психбольницы в городе уже переполнены, так что меня не возьмут! А потом, если я еще никого пока не зарезал, то без моего согласия меня никто не заберет! – заулыбался Собакин.

– А если заплатить денег, то есть я хотел сказать заплатить за лечение, – спохватился дядя Абрам.

– У меня такое ощущение, что я сейчас кого-нибудь зарежу! – грустно поглядел на дядю Абрама Собакин.

– А вот этого делать я бы вам не советовал, – подпрыгнул на стуле дядя Абрам.

– Папа, это ты! – вбежал в кухню радостный Эскин, обнимая отца.

– Послушай, как ты с ним живешь, он же сумасшедший, – беспокойно поглядел сначала на сына, потом на Собакина дядя Абрам.

– Да, он просто стебается! – засмеялся Эскин. – Ну, значит, притворяется!

– А ты, значит, с его женой спишь! – поглядел в глаза Эскину дядя Абрам.

– Они просто спрятались, потому что я сильно буянил, – заговорил Собакин.

– Я попросил бы вас помолчать, – нахмурился дядя Абрам, – ну, что ты молчишь, Лева?!

– Да, мы живем втроем, а что, разве это запрещено?! – вошла на кухню Соня в халате, накинутом на голое тело.

Дядя Абрам от неожиданности присел на стул.

– Может, организуем застолье?! – поинтересовался Собакин.

– Давайте! – равнодушно ответил дядя Абрам, пристально глядя на краснеющего от стыда Эскина.

Соня и Собакин вытащили из холодильника продукты и стали готовить закуски, а отец с сыном сидели за столом и молча глядели друг на друга.

– Да, я полюбил эту женщину, а ее муж согласен, чтобы я любил ее тоже! – сказал Эскин, поднимая глаза на отца.

– Да уж, – тяжело вздохнул дядя Абрам.

– Эта жизнь мне нравится, она меня устраивает, – повысил голос Эскин, – и Соня тоже любит меня!

При этих словах Соня подошла и словно для наглядности поцеловала Эскина.

– А как учеба?! – спросил дядя Абрам.

– Учусь понемногу, – покраснел еще больше Эскин.

– А что мне матери сказать?!

– Не знаю, – вздохнул Эскин.

Остальное застолье прошло как в туманном бреду; отец с сыном машинально пили и ели, Соня с Собакиным безуспешно их пытались развеселить.

Эскин мучился из-за угрызений своей совести, и все еще пытался найти какое-то оправдание своей безумной жизни, чтобы это оправдание хоть как-то словами передать отцу.

– Ты ни о чем не жалеешь?! – спросил его перед отъездом дядя Абрам.

– Пока нет! – ответил Эскин.

– А мне показалось, что уже жалеешь! – вздохнул он и поцеловал сына на прощанье, и ушел весь какой-то жалкий, состарившийся и сгорбленный со своим чемоданом.

Эскин молча плакал, он продолжал стоять у раскрытой двери, когда к нему подошла Соня.

– Если хочешь, мы сегодня же съедем с квартиры?! – спросила она.

– Нет, не хочу, – прошептал сквозь слезы Эскин и поцеловал ее.

Так вот они и остались жить втроем.

После внезапного приезда своего отца Эскин стал более ревностно относиться к своей учебе. Он уже не пропускал занятий и даже стал посещать при Академии кружок кройки и шитья.

– Ты что, баба, что ли?! – смеялся Собакин.

– Не обижай его! – заступалась Соня.

Она тоже испытывала какой-то неподдельный стыд от встречи с отцом Эскина, и в то же время она, как и Эскин, никак не могла отказаться от этой жизни втроем. И Глеб, и Лева ей очень нравились, но каждый по-своему, к Глебу она уже привыкла, а в Эскина была влюблена.

В Глебе она находила какой-то пошлый, но весьма осязательный и земной примитивизм, в Эскине яркий и страстный флёр, окруженный романтическим ореолом.

Чаще всего ей приходил на память тот день, когда Эскин защищал ее от обманутого и рассвирепевшего мужа, как он отважно строил баррикаду из мебели, а потом пускал струю дихлофоса в его глаза.

Правда, после встречи с отцом Эскин заметно охладел к ней, а один раз даже избил разбуянившегося Глеба. Соне уже становилось страшно, что она может потерять Эскина, как и его квартиру, в которой он приютил их с Глебом.

Рассказывать же Эскину о том, что желание жить втроем пришло к ней и Глебу, когда их квартирная хозяйка стала их выгонять на улицу, она не хотела. Она тоже хорошо помнила этот день. После ссоры с хозяйкой Глеб неожиданно сам первый предложил ей уговорить Эскина жить втроем.