Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спирька! Неужели ты меня любишь? По морде смазал. А я думала, ты просто волынку гнешь…
От нее пахло морем, соленой треской и просмоленным канатом. Спирька издавал запах выгребной ямы. В. Буренина и интеллигента.
— Слышь! — нежно заговорила Манька. — Вон идет по берегу какой-то студент с удочкой. Пристрельни у него на сороковку. Что-то скучно мне с тобой, черт лиловый…
— Эх! Собрал бы я остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы ей в рыло, черт ее подери! Много их! Склеп д ля них тесен. Я в саваны рифм их одел. И много над ними я песен печальных и горьких пропел. Где смысл моей жисти? Если ты стерва, иди к бандырше, студент — лови рыбу, пилот — лезь, сукин сын, на Венеру.
— Брось философию, — сказала Манька. — Кто философствует, тот проигрывает. Главное, достань на сороковку, а то жена твоя приехала — так в волость хочет…
Спирька опять сплюнул и пошел к студенту.
— Пермете муа, — гордо произнес он, и от всего его тела несло свободой и степью. — Жеррртва правительственного произвола, и при этом — герой Максима ГЬрыюго.
Интеллигент трусливо замигал подслеповатыми глазками, задрожал всем телом и инстинктивно схватился за карман.
— Эх ты, гарь моей жизни! — презрительно бросил Спирька. — Вы, отнявшие лучший сок моей страны! Жабы!
Студент испуганно протянул ему мелочь и весь съежился.
Спирька под Шестое Ребро пренебрежительно взял деньги и хотел швырнуть их в морду буржуазии, но посмотрел на жалкого городского человека и плюнул.
Студент жалостно запросил его:
— Голубчик! Отдай мне мои деньги. Понимаешь, жена вдова, детей семеро, хозяйство. А ты все одно пропьешь. Право, голубчик.
Спирька с отвращением посмотрел на него и бросил ему в лицо десять копеек… И зашагал к Маньке.
Вдруг камень, пущенный мстительным интеллигентом, угодил ему в голову, и Спирька под Шестое Ребро как подкошенный упал на желтый песок.
Над ним склонился студент и отнимал у него свои деньги.
Очнулся Спирька в каком-то сарае, и первый, кого он увидел, был жиденок Каин. Это отребье человечества обмывал ему раны, кормил его, поил и рассказывал портовые новости.
Через три дня Спирька под Шестое Ребро побил до полусмерти Каина, слабого и беспомощного, как убежденный ницшеанец и босяк, и пошел на пристань.
Манька купалась уже с Челкашом и звонко хохотала, обгоняясь с дельфинами посередине моря.
Мы, я и Спирька под Шестое Ребро, решили идти на Кубань или совершенно в противоположную сторону — к Кавказу.
А вы на земле проживете, как черви слепые живут: ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют.
Борис ЗАЙЦЕВ
Аграфена
Озеро стеклянело.
Аграфена слилась духом своим с общим, и заалела душа ее тихим розовым светом.
И упала она на землю, и в святом экстазе розово-голубой радости начала молиться овсам, и начала молиться Небу и Богоматери.
Молчание золотело. Солнце корчило рожи. И молилась Аграфена зеленой просеке, и грече, и. телеге, и Ваняткину сапогу, и Марьиному чулку, чтоб исцелилась ее душа, окрашенная любовью.
И говорила Аграфена Ванятке, возлагая на него венок из роз:
— Ты мой прекрасный рыцарь!.. Идеал тоскующей души моей, ты синтез моих мечтаний и стремлений… Мой прекрасный пажик, Ричард Львиное Сердце… Евгений Онегин. Владимир Ленский…
И целовала Аграфена ту землю, по которой ходил Ванятка, и, целовала телегу, на которой он ездил, и целовала корову, которую он купил.
И гордо смотрела Аграфена на других баб, не имевших интересного положения, высоко подняв голову ходила между них.
И говорила на вечеринках подругам, и седым старикам, и пожилым бабам, и молодым ребятам:
— Умерли все боги: теперь я хочу, чтоб жил сверхчеловек. Такова должна быть в великий полдень наша последняя воля.
— Некогда говорили: Бог! — когда смотрели на дальние моря. Но теперь учу я вас говорить: сверхчеловек.
— Могли бы мы создать Бога? Так не говорите мне о богах вообще. Но и вы, как я, несомненно, могли бы создать сверхчеловека.
— Быть может, не вы сами, братья мои. Но Ванятка и я, мы это в аккурате могим… — Так говорила Аграфена.
Лидия ЧАРСКАЯ
* * *
— Воля и Коля поступили одновременно в седьмую роту N-ского полка. В строю Коля зевал и был вял. Водя, напротив, ел глазами ундера и молодцевато маршировал, звонко распевая: «Ехал на ярмарку ухарь-купец». После строя Коля садился в угол, словно волк, и читал разные глупости вроде «Путешествия на луну», «Приключения капитана Гаттераса» и т. п., а Воля в это время чистил салаги фельдфебелю, бегал за водкой для ефрейтора, упражнялся в словесности и чистил винтовку. Коля не знал, кому отдается честь, становясь во фронт, а Воля знал уже все погоны, чины, титулы и т д. И что же? К Рождеству Воля уже был ефрейтором, а Коля попал в дисциплинарный батальон. И Воля часто стал покрикивать на Колю и однажды, рассердившись на него, отдал его под суд. Так вышел в люди Воля и погиб на каторге Коля.
— Мой любимый журнал — «Задушевное слово», а лучший писатель — Эразм Роттердамский, Пшибышевский, Толстой и Л. Чарская, автор прекрасной повести «Коля и Воля». — Женя С., 11/2 г., Тула.
— Милые читатели «Задушевного слова». Кого больше всех вы любите и почитаете из классических писателей? — Сережа Ц., Уфа.
— Собравшись у тети на елке, мы решили ответить Сереже Ц. Лучшая и гениальнейшая писательница от сотворения мира до последнего скандала пьянчужки П. Маныча есть Л. Чарская и Байрон. Пусть злые Чуковские называют ее циничнейшей и пошло-бесстыдной рекламисткой, их простит Бог. — Серж К. из Томска, Боря Ч. из Промзина, Витя Л. из Сиднея, Коля С. из Харбина и Лиза X. из Нью-Йорка. Самому старшему из нас 8 месяцев, а Лиза X. еще и не родилась. За нее расписывается Витя Л. из Варшавы. Когда она родится, она в этот же день пришлет свою подпись…
— Милая тетя Чарская. В Александровский рынок для лавки старьевщика (залитые калоши, рубашки после покойных ночлежников, чулки, носки, валенки!) требуется зазывальщик публики. Тетя Чарская! Бросьте «Задушевное слово» и поступайте туда. — Женя Венский, 25 лет. С.-Петербург. Европейская гостиница, № 116.
Дон Аминадо
(1888–1957)
Из цикла «Дамы на Парнасе»
Анна АХМАТОВА