– Я чувствую себя грешником, и, что самое ужасное, вместе с верой я потерял желание жить в радости, стал жалким циником и погряз в грехе.

Пасторша Саара Хуусконен смущенно ерзала на передней скамейке. Святые Небеса, опять дед разошелся! Пока пастор разглагольствовал в таком духе, люди слушали, уши у них горели, и даже Черт замер, прекратив игру. Хуусконен боялся, что эта проповедь станет для него последней в этом приходе. Хоть один священник до него признавался с высоты кафедры в своих грехах? Хуусконен не припоминал, чтобы слышал о подобном, но именно этим он сам сейчас и занимался, да еще с таким рвением и таким звучным рыком. После службы пастор Хуусконен напряженно ждал реакции прихожан. Это выступление могло повлечь за собой отстранение от должности или, по крайней мере, запрет на чтение проповедей. К пятидесятилетнему возрасту Хуусконен уже успел устать от проповедей: чего хорошего они ему принесли? Да ничего. Если бы все эти десятилетия он держал рот на замке, разницы не было бы никакой – так сейчас казалось постаревшему священнику.

Прихожане, сидевшие в первом ряду, сразу после проповеди подошли пожать пасторскую руку и поздравить с мощной и трогательной речью. Председатель приходского совета уполномоченных и советник по сельскому хозяйству Лаури Каккури восхищенно отметил:

– Когда ты, Оскари, проповедуешь, ты просто зверь. Так и тянуло пустить слезу, настолько пронзительно ты проповедовал о всех наших смертных грехах. Поздравляю, продолжай в том же духе!

Председательница общества оказания материальной поддержки церковному хору Тайна Сяяреля прощебетала:

– Ты наделен божественной способностью рисковать, Оскари Хуусконен!

В ризнице помощница Сари Ланкинен подошла сказать, что с готовностью поучилась бы проповедовать столь же проникновенно, как и пастор. Не мог бы Оскари Хуусконен по-отечески наставить свою младшую сестру?

– Дочь моя, священник должен проживать такую жизнь, чтобы о ней можно было рассказывать в проповедях, – резко ответил Оскари Хуусконен.

Совет дышал глубоким знанием предмета. Помощница Сари Ланкинен подумала, что, может, ей тоже стоило бы грешить, тогда появилось бы в чем исповедаться, а это могло бы возвышать опустившееся дитя человеческое в сем несчастном мире. С другой стороны, путь греха страшил молодую и невинную служительницу церкви. Когда-нибудь потом, еще успеется, мудро решила она.

Так пастор Оскари Хуусконен продолжал свое священническое поборничество в приходе Нумменпяя. Его проповеди были захватывающи, слушатели их хвалили. Оскари Хуусконен пришел к выводу, что даже священник может говорить откровенно, если ему так хочется, это отнюдь не уменьшает эффекта проповеди, наоборот: люди начинают слушать речь пастора более внимательно.

Через некоторое время новости о проповедях Хуусконена дошли до диоцеза и непосредственно до ушей епископа Уолеви Кеттерстрёма. Упрямый Хуусконен, выходило, опять взялся за свое. Только настоятель получил выговор и пообещал не писать для газеты всякие вольности, так теперь еще стал молоть всякую чушь с кафедры, и, что хуже всего, каждое воскресенье в церкви, по слухам, был аншлаг. Епископ решил отправиться в Нумменпяя и приструнить пастора. И вообще стоило туда заскочить, потому как начинался сезон охоты на лосей. Может, на них удалось бы поохотиться в Нумменпяя? Епископ страстно любил охоту, и особенно услаждало его душу отстреливание лосей. Он позвонил своему приятелю, генералу Ханнесу Ройконену, у которого в Нумменпяя был летний домик и имелось разрешение на охоту, и они договорились пойти на лося в первую же неделю охотничьего сезона.

Тем временем в Нумменпяя пастор Оскари Хуусконен заметил, что с наступлением осени аппетит Черта значительно увеличился. Он мог уплести два килограмма вареной колбасы класса Б, а буквально через несколько часов снова выпрашивал еду. За лето медвежонок сильно подрос и стал размером с большую собаку, его мордочка приобрела сердитое выражение, и он теперь не шалил так невинно, как в начале лета. Он ел, как дикий зверь, готовясь к зимней спячке. Пасторша жаловалась на разбухавшие счета за продукты; из магазина ей приходилось таскать доверху наполненные пакеты, точно она была матерью большого семейства. Из-за Черта между супругами часто вспыхивали ссоры, и Оскари Хуусконен заключил, что мудрее всего почаще оставлять медведя под присмотром вдовы Сайми Рехкойла.

Оскари Хуусконен позвонил в Коркеасаари и Эхтяри и спросил, не возьмут ли туда на зиму одного воспитанного медвежонка-самца. Черт уже наел жирок и принялся позевывать. Хуусконен понятия не имел, куда деть питомца на зиму: берлоги в хозяйстве не было, не говоря уж о медведице, которая могла бы убаюкать малыша.

Зоопарки не взяли Черта весной, не взяли и сейчас. Как Хуусконену объяснили, мама-медведица не примет в свою берлогу чужого медвежонка; кроме того, зимний сон медведей в сафари-парке неглубок, многие не спят всю зиму, ведь там невозможно обеспечить тишину и полный покой. По словам специалистов, единственным выходом было либо убить медвежонка до наступления зимы, либо попытаться построить для него какую-нибудь удобную и спокойную нору для спячки.

– Но как уложить его спать?

– Сказать трудно… Купите, например, огромного плюшевого медведя и приучите медвежонка засыпать с ним. Ничего другого мы посоветовать не можем, в Финляндии медвежья спячка детально не изучена.

Хуусконен позвонил еще в зоопарк Университета Оулу, где ему также посоветовали построить берлогу в каком-нибудь спокойном месте. Некая биолог по фамилии Саммалисто подробно рассказала, что собой представляет медвежья берлога в природе. Пастор записал ее советы.

Дальше – обзвон хельсинкских магазинов игрушек. Оскари Хуусконен хотел купить как можно более крупного плюшевого медведя. Маленьких можно было найти хоть целый вагон, но игрушки размером с настоящую медведицу в продаже не было. В игрушечном отделе «Стокманна» ответили:

– Та-ак… То есть вы хотите плюшевого медведя, рост в холке 70–100 сантиметров, а высота – 140–200 сантиметров? Кто же в него будет играть? У вас, наверное, очень крупные ребятишки, пастор.

– Это не для игры.

– Ах, извините.

– У медведя естественного размера шерсть может быть до 20 сантиметров, такие у вас есть?

Оказалось, на складе завалялся один плюшевый медведь нужных габаритов, которого в послевоенное время иногда выставляли на витрину для стимулирования рождественских продаж. Правда, шерсть у него была короче, чем требовалось пастору. Да и истрепался он за столько-то десятилетий.

Пастор Оскари Хуусконен сразу поехал в Хельсинки за этим плюшевым медведем – очевидно, самым большим во всей Финляндии. Пасторша села в машину с ним. Она рвалась в Хельсинки всегда, когда появлялась возможность там побывать, даже если речь шла всего лишь о визите к гинекологу. Оскари припарковал машину на стоянке у Центрального вокзала. Напряженные, они засеменили в «Стокманн».

– Там я все время говорю по-шведски, просто чтобы ты знал, – предупредила пасторша, магистр шведского языка.