Грассатор улыбнулся:

— Массмедиа — презабавнейшая штука. Чтобы вы делали, не будь у вас наготове такого количества «разумных» объяснений на все случаи жизни? Ты не совсем права. Точнее, даже…

— Перестань, Грассатор, — оборвал его Сутеки. — Хватит! И часто ты вот так рассказываешь направо и налево?…

— Да ладно. И что она поняла? Она хотела получить ответ, она его получила. Но кто ей поверит? Как будто ты у нас такой правильный…

— Давай оставим это. А ты, девочка, если хочешь задавать вопросы, то задавай по существу и не лезь куда не следует.

— Да кто вы такие, мать вашу?! — не выдержала Вера.

— Это вопрос не по существу.

Вера закусила губу, побарабанила пальцами по рулю. Внутри нее вели беспощадный бой два стремления: сохранить все же связь с реальностью, послать этих ребят ко всем чертям, посчитать их россказни бредом умалишенных — во-первых, и пойти на поводу у элементарного любопытства — во-вторых.

— Ладно, — решилась она после затянувшейся паузы, — если хотите поболтать, давайте поболтаем. Правда, не знаю, что я еще смогу вам рассказать, кроме того, что рассказала.

— Вот и я не знаю, — буркнул с заднего сиденья Сутеки, — но раз уж Грассатору так нравится твое общество, девочка…

— Только у меня два условия, — перебила его Вера. — Первое — мы поедем в какое-нибудь людное место, в кафе, например, и поговорим там, а не в темной машине. Второе — этот тип перестанет называть меня девочкой!

Сутеки расхохотался:

— Ты знаешь, дружище Грассатор, а она начинает мне нравиться.

— Да, у нее есть такое удивительное свойство.

Они остановились на парковке возле одного из ближайших ресторанчиков, судя по вывеске работающего почти до самого утра.

Вышли из машины.

Только тут Вера сумела как следует рассмотреть Сутеки. Тот оказался мужчиной восточной внешности, и она даже удивилась, что не поняла этого сразу: его имя, Япония… При этом определение «великолепный» вполне соответствовало его облику. Стать и мощь. Именно так она всегда представляла себе Аттилу, Чингисхана или Тамерлана, и никак иначе.

Заметив ее взгляд, Сутеки снисходительно улыбнулся, словно отлично знал, какое впечатление он производит на людей.

— Я оставлю это здесь? — уточнил он, показывая ей большой продолговатый сверток.

— Что это?

Сутеки развернул сверток и продемонстрировал ей самурайский меч в ножнах, такой знакомый по фильмам и такой экзотичный одновременно. Сталь со свистом покинула ножны, клинок весело крутанулся, шумно рассекая воздух и вернулся обратно.

— Господи, спрячь ты его! Совсем, что ли… — Вера опасливо оглянулась, но поблизости никого не было.

Сутеки улыбнулся, любовно погладил оружие, завернул в тряпицу.

— Говоришь, что Экзукатор здорово владеет кинжалами? — крикнул он Грассу. — Ну, тогда это будет интересно.

— Дальний Восток лишь недавно отказался от холодного оружия, — пояснил Грассатор Вере. — Во владении этим оружием Сутеки нет равных.

— То есть как это — недавно? — Вера даже остановилась.

Но Грасс больше не стал ничего объяснять.

Несмотря на поздний час и будний день, ресторанчик оказался полон посетителей. Вальяжный официант проводил новых клиентов к столику у стены, увешанной картинами сомнительного качества.

Вера с удовольствием отметила, какие взгляды на их компанию бросают от соседних столиков. Еще бы: симпатичная девушка в строгой рабочей одежде — черной юбке, белой блузе и черном приталенном жилете, статный японец (костюм оригинального кроя — классический с виду и наверняка удобный, словно спортивный) и привлекательный европеец в синих джинсах и обтягивающей футболке под курткой.

Девушка заказала себе безалкогольный коктейль, мужчины, переглянувшись, попросили принести бутылку хорошей водки и закуску, прокомментировав это тем, что — «Россия, как-никак».

— Давненько мы не сидели с тобой вот так — за бутылочкой горячительного, дружище, — медленно проговорил Сутеки, откинувшись на спинку стула.

— Давно, — согласился Грассатор.

— Помнишь, когда последний раз?

— Я приезжал в Токио сразу после войны.

— Точно. Тебе стоит заглянуть туда сейчас. Совсем другой город.

— Да уж, предполагаю.

Вера поболтала трубочкой в своем бокале, сделала глоток.

— Я даже спрашивать не буду, о какой войне вы тут говорите, — пробормотала она.

Мужчины не ответили, оба смотрели в пустоту, вспоминали.

Подали закуску.

Сутеки наполнил рюмки, поднял свою:

— У людей есть хорошая традиция — поминать погибших друзей. Не думал, что придется когда-то поминать своих, но раз уж… Давай, Грассатор, для начала выпьем за Лекса.

— Давай, — Грассатор поднял свою. — Он был лучшим из нас.

Мужчины приблизили рюмки.

— В России при этом не чокаются, — заметила Вера. Она уже решила для себя, что будет сидеть, слушать и ничему не удивляться. Ребятам захотелось поностальгировать, ну что же…

— Да? — Сутеки опустил рюмку. — В этом что-то есть. За Лекса, не чокаясь!

Выпили.

— Он сразу отличился, помнишь? — продолжил Сутеки после паузы. — Мы уже решили, что плюнем на все, уже договорились, что будем стоять в стороне, и сразу после этого Лекс поехал в Марсель. Я ему говорил: зачем тебе это, что ты можешь изменить? А он ответил, что менять ничего не собирается, просто хочет помочь им. В городе чума, город вымирал, полмира людей вымирало, потому что по уши сидели в своем дерьме и отходах, ну что он мог сделать? Ничего. И ничего не сделал.

— Но поехал все равно, — заметил Грасс.

— Да. Поехал все равно. Такой он был. Взять хотя бы Варфоломеевскую ночь. Провидение, не иначе, что я тогда из Венеции решил заглянуть к нему в Париж, а не двинулся сразу на Восток. Вот как сейчас, сидели, выпивали, и тут — на тебе, началось светопреставление. Я ему: поехали отсюда, а он — ни в какую. Метался, словно буйный, от одних к другим, все разнять хотел, да куда там — разошлись головорезы не на шутку. Его тогда надо было видеть — живого места не осталось, порубали гизармами знатно, всей толпой. Три часа я с ним на горбу из города выбирался, думал, что не прорваться нам. Ох и настырный был. Я на следующий день отчитал его, как полагается, да и уехал. Долго мы с ним потом не виделись.

Грассатор улыбнулся:

— Он рассказывал.

— А вот твой любимый Константинополь от турок защищать он, я слышал, отказался. Уехал. Оставил тебя.

— Он в войны не ввязывался. — Грассатор снова наполнил рюмки. — Говорил, что война — это иное, тут уж люди с обеих сторон сознательно друг друга убивают, по обоюдной глупости, знают, на что идут. Пока она не переходила границы, Лекс держался подальше. Да и что уж там вспоминать, все равно мы проиграли. Если бы я тогда сумел убедить генуэзцев остаться или уговорил бы Константина отправиться за подмогой… кто знает… Ай, даже не хочу вспоминать!