— Старики много знают, на то они и старики, — усмехнулся Тукай.

— Они… это уже мы! Мы с тобой старики эти. — Лицо Рудина от возбуждения покраснело. — Когда я сказал Вершинину, что нам надо уезжать, он за мгновение постарел обратно. Пошел с нами до машины и все повторял, что ежели что нам еще понадобится, любая консультация, то он всегда ждет нас в гости, а если понадобится, то и сам к нам приедет. Руку долго тряс на прощанье… Ты понимаешь, о чем я? Жить он не мог без своей работы, без холдинга своего. Скучно ему было и тоскливо. Для кого-то за счастье такая старость, в покое и при деньгах, но не для нас с тобой. И не для него. Мы к нему больше не ездили, нужды особой не было, новый директор потихоньку освоился. А Вершинин умер всего через год после нашей встречи, хотя бодрый старик был. Так его с удочкой на пирсе охрана и нашла. Сердце не выдержало такой спокойной жизни. Сердце, оно привыкает биться чаще, а иначе оно ломается, вот как!

Рудин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Через несколько секунд он успокоился, потер переносицу и улыбнулся собеседнику. Министр задумчиво смотрел на старого приятеля, потирая палец о палец на правой руке, словно перебирая невидимые четки.

— Да, ты прав, об отставке думать не хочется. Так что же, Иван, смириться?

Рудин молча развел руками, оттопырил нижнюю губу, от чего лицо его сделалось глупосмешным.

— А что, есть варианты?

— Да вроде и нет особо… Только понимаешь, одно дело на шефа работать и совсем другое на этого… горца. Ему мы ничем не обязаны.

Тукай сделал паузу, не зная, стоит ли продолжать опасный разговор. Рудин неожиданно засмеялся и озорно подмигнул министру.

— И что ты сделаешь? Пугачевское восстание поднимешь? Или, как там его, стрелецкий бунт?

Тукай вздрогнул и уставился на Рудина. Тот неожиданно легко для своего возраста вскочил с кресла и заходил по кабинету широким шагом. Сделав несколько кругов, он подошел совсем близко к министру и медленно, делая большие паузы между словами, произнес:

— Леша, запомни, если ты только где-то хотя бы затронешь эту тему за пределами этого кабинета, то уже через сутки либо окажешься в Лефортово, либо с тобой приключится сердечный приступ.

Кадык министра судорожно дернулся.

— Да, в твоем возрасте сердечко может и пошаливать. Я бы даже сказал, должно оно уже пошаливать. Я вот прям слышу, как оно у тебя неровно бьется! Как бы вдруг внезапно не остановилось.

Тишина воцарилась в кабинете. Два собеседника молча пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец Рудин вздохнул и положил руку на плечо Тукая.

— Пойми, мы с тобой двадцать лет уже дружим. И дружим мы с тобой потому, что друг другу не завидуем. Мы вот шли, шли и пришли с тобой, на самый верх пришли, друг мой. Каждый своим путем, где-то помогали друг другу, так? — Не дожидаясь ответа, Рудин продолжил: — Наши интересы с тобой никогда по-крупному не пересекались. У каждого своя пашня. И это замечательно. Но больше так ни с кем быть не может. Это пирамида. Там, наверху, он. Он там один, под ним нас человек от силы десять, у нас все есть, так ведь?

Министр кивнул, но Рудин даже не смотрел на собеседника.

— Есть все, но мы все равно друг друга почти все покусываем, следим, чтобы никто выше других не оказался либо новых чтоб не занесло. — Рудин опять привычным жестом потер переносицу. — А что говорить про остальных? Они там, где-то внизу. И их уже сотни, а под ними тысячи. И все смотрят наверх, все хотят выше, ближе к нему, ближе к власти, к солнцу, мать его… Если ты хоть с кем-то своими идейками поделишься, то тебя тут же сольют. Знатное место освободится, — он усмехнулся, — жаль, у меня зять не по этой части, а то можно было бы пристроить.

Посмотрев на опешившего Тукая, Рудин захохотал. Тукай несколько мгновений внимательно смотрел на него, пытаясь понять степень искренности этого веселья, а потом встал и протянул Рудину руку.

— Спасибо, Ваня. Спасибо, что выслушал. И спасибо, что ответил. Я тебя понял, похоже, выбора особого у нас нет.

— Ну, Алексей, у нас в стране уже давно выбора нет. Правда, и мы с тобой к этому делу руку тоже приложили. Так что грустить теперь поздно, поезжай-ка ты отдохни…

Иван Андреевич проводил своего приятеля до самой двери, крепко пожал протянутую на прощание руку. Когда дверь за министром захлопнулась, Рудин некоторое время стоял посреди огромного кабинета, раскачиваясь с пятки на носок, потом повернулся к своему рабочему столу и долго пристально смотрел на портрет президента, висевший прямо над его креслом. Лицо Рудина неожиданно погрустнело, стало задумчивым и печальным. В конце концов он горестно вздохнул и, вызвав секретаря, попросил принести ему еще кофе.

Самолет министра обороны быстро набирал высоту. Тукай мрачно смотрел в иллюминатор на стремительно удаляющуюся землю. Из-за горизонта показались вечно белые заснеженные вершины родных ему с детства Восточных Саян. Формально министр прилетал на свою малую родину, чтобы проконтролировать проведение учений «Снежный барс — 2020», учения прошли, как и было положено, без нареканий. Условный противник был вероломен, условные наши были быстры и тактически грамотны. В общем, каждый достойно выполнил свою миссию, извалявшись по уши в грязи и расстреляв тысячи холостых патронов. Если бы успешность проведения учений можно было повторить в настоящей войне, то и проигранных войн бы не было, ведь в каждой армии мира «наши» всегда должны победить. Но если не будет проигравших, то кто же тогда выиграет? Ведь у тех, кто окажется по другую сторону фронта, у них тоже будут свои «наши». «Что за бред в голову лезет?» — Тукай поудобнее устроился в широком кресле, он никогда не любил абстрактных размышлений на неопределенные темы. Долгие годы руководства Министерством обороны и работы под началом президента позволили ему принять за основу одно очень простое правило, знакомое любому человеку в погонах. Этому правилу он всегда следовал и старался не усложнять жизнь поиском чего-то нового.

Приказ командира должен выполняться беспрекословно. Так всегда действовал сам Тукай, такого же отношения он требовал от подчиненных. Командир был у него уже много лет один, какую бы он сам должность ни занимал, других авторитетов, кроме нынешнего президента, Тукай не признавал. И вот впервые за долгие годы, более того, впервые в жизни он был не согласен с президентом, но хуже всего, что это несогласие не позволяло ему, как прежде, выполнять все приказы своего командира. Быстро, решительно. Без долгих размышлений до и после выполнения. Именно за это президент ценил Тукая, и именно поэтому Тукай был в ближайшем окружении президента уже столько лет.

Но теперь командир вдруг решил уйти на покой, и приказы будет отдавать кто-то другой, причем этот кто-то никаких симпатий не вызывал. Ни один премьер, ни один глава президентской администрации никогда не смел вмешиваться в дела Тукая. Все знали о его доверительных отношениях с президентом. Жамбаев же церемониться наверняка не станет, не тот человек, не тот характер.

— Бросить все к чертям собачьим да уйти на покой. — Министр задумчиво потер гладко выбритый подбородок.