— Он ведь догадался, что я здесь, верно? — спросил Торак. — Когда говорил о собрании племен. Он ведь меня предупреждал.

— Да, я тоже так думаю. Наверное, догадался.

Ренн протянула ему еще одну лепешку из лососины, да и сама за компанию съела парочку орехов. Помолчав, она сказала:

— Знаешь, я все пыталась понять, как все это случилось. И эти рога благородного оленя, которые ты нашел, и эта почти стертая метка Аки на них… По-моему, кто-то нарочно все подстроил. Кто-то очень хотел, чтобы тебя изгнали.

Торак быстро на нее глянул и прошептал:

— Пожиратели Душ!

Ренн кивнула:

— Я тоже так думаю. Они теперь, наверно, уже где-то на юге. Им известно, что у тебя блуждающая душа, и ты им нужен. Точнее, твоя сила.

— А еще им нужен последний осколок огненного опала.

— Это точно — где бы он ни был.

В темно-синей ночи перекликались молодые совы, бесшумно скользя меж деревьев над зарослями папоротника, слегка потрескивая крыльями, метались летучие мыши.

Торак вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:

— Прости меня, Ренн.

— За что?

— За все. За то, что не сказал тебе об этой метке. Если б я сказал тебе… Но мне все время казалось, что момент неподходящий…

Ренн, невольно чувствуя комок в горле, тихо сказала:

— Ничего. Я знаю, как это бывает. О таких вещах всегда говорить нелегко. О своих сокровенных тайнах.

— Да. В общем, ты меня прости.

Поев, Торак вскинул скатанный спальный мешок на спину, повесил на плечо лук и колчан, а Ренн быстро снова упаковала принесенные ею припасы и положила кусок рыбной лепешки в развилку ивы для хранителя племени. Но, сделав это, сразу же пожалела о содеянном: надо было немного подождать, чтобы Торак ничего не увидел. Он, впрочем, сразу все понял и сказал, что ничего не имеет против, однако Ренн была уверена, что на самом деле ему это далеко не безразлично.

— Странно получается, — сказал он. — Я всю жизнь оставлял часть добычи для своего хранителя. А его, оказывается, у меня и не было.

— Ну и что? Ты все равно приносил это… в дар Лесу.

— Наверное, ты права. — Торак помолчал. — Но как же это возможно, Ренн? Разве может человек не принадлежать ни к какому племени?

— Не знаю.

— У меня есть племенная душа, и я вполне могу отличить правильное от неправильного. Как же это так получилось?

Ренн покачала головой:

— Я и сама не понимаю. Саеунн говорит, что раньше такого не бывало; никто никогда не считался лишенным племени.

Эти ее слова явно потрясли Торака до глубины души, и она страшно на себя рассердилась. «Ах, как это умно с твоей стороны, Ренн! Вот уж ты помогла своему другу! Вот уж подбодрила его!» — ругала она себя.

— Если честно, — поспешно прибавила она, — мне бы, например, не хотелось породниться с этими людьми из племени Волка. У них такие страшные желтые глаза… — Она даже вздрогнула. — Я спросила их колдунью, как, мол, они это делают, и она призналась, что кое-что добавляет в питьевую воду. А однажды она ошиблась, и глаза у всех стали розовыми… — Ренн закусила губу. — Да нет, это я выдумываю! Это просто шутка, Торак.

Он ответил ей вымученной улыбкой, и Ренн до боли в сердце стало жаль его.

— Но если я не принадлежу к племени Волка, — сказал он, словно продолжая некую свою мысль, — то кто же я такой?

Ренн даже дыхание затаила. Но, взяв себя в руки, бодро ответила:

— Ты — Большой Брат нашего Волка. Ты — мой друг. И уж это-то навсегда останется неизменным.

Торак моргнул. Провел ладонью по лицу. Вскинул на плечо узелок с едой и как-то странно откашлялся.

— Фин-Кединн уже, наверное, волнуется, куда ты пропала. Ты сказала, что знаешь, как совершить этот обряд?

— Да, — с трудом вымолвила Ренн.

Торак, почувствовав в ее голосе неуверенность, переспросил:

— Ты уверена, что знаешь?

— Да, — повторила она.

На самом деле ей пришлось составлять представление об этом обряде по кускам. Кое-что она, конечно, подсмотрела украдкой у Саеунн; кое-что знала по рассказам, но полностью уверенной в своих познаниях не была. Впрочем, Тораку об этом знать было совершенно ни к чему!

Рассказ о самой процедуре много времени не занял. Но обоим стало не по себе, когда Ренн добралась до части повествования, где речь шла о том, как именно следует вырезать нанесенную татуировку.

— Вот, — дрожащим голосом сказала она, отвязывая от пояса свой мешочек с целебными травами. Мешочек был сделан из кожи, целиком снятой с лебединой лапки, там даже когти остались. — Здесь есть почти все, что тебе понадобится.

Торак взял мешочек и уставился на него.

— Ты должен дождаться полнолуния, — продолжала Ренн. — А до того момента тебе придется отыскать какое-нибудь безопасное убежище, где ты мог бы спрятаться.

— Безопасное?

— Ну, более безопасное, чем все прочие. Давай лучше договоримся, где будем встречаться.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нам нужно встретиться во время полнолуния. Для совершения обряда.

— Ну уж нет! — возразил Торак.

Ренн растерялась: вид у Торака был на редкость упрямый. Точно такой же вид был у Волка, когда тот отказывался прыгнуть в лодку, сшитую из тюленьих шкур.

— Торак, — сказала она, — ты не сможешь сделать все сам. Я рассказала, как тебе нужно подготовиться к этому обряду, но дальше тебе понадобится помощь. Я приду и помогу тебе.

— Нет.

— Да.

— Но ведь ты ненавидишь всякое колдовство!

— Это не важно. Зато я хотя бы представляю себе, как его применять!

Торак встал:

— Послушай, Ренн. Сейчас все совсем не так, как прежде. Это в былые времена ты могла убежать, никому ничего не сказав, и Фин-Кединн сперва сердился на тебя, а потом прощал. Теперь ты можешь погибнуть.

— Я знаю, что риск велик, но я…

— Нет. То, что сегодня ты пришла сюда, уже было невероятно смелым поступком. Но ты не можешь… ты не должна больше так поступать. Ты не должна ничего для меня делать!

Ренн вскочила:

— Не тебе решать, что мне делать, а чего не делать! — Она повернулась и сняла с ветки свой лук. — А если ты случайно забыл, что и «в былые времена», как ты выразился, я на самом деле делала то же самое… Торак, ты меня слышишь? Торак!!!

Но он уже исчез. Растворился в ночи совершенно бесшумно, как призрак.

Полная луна уже ярко сияла в темно-синем небе, но Торак все никак не мог решиться. Он не чувствовал в себе нужной готовности и всячески оттягивал момент сбора веток рябины, страшась того мгновения, когда нужно будет начинать обряд.