Если? Скорее когда.

Он обнимал ее. Он ее целовал. Он обещал, что она будет кричать в его постели, и к ее стыду, она жаждала, чтобы так и было. Но одного Дженни не видела ни разу за несколько часов наблюдений за лордом Блейкли, – она не видела, чтобы он улыбался.

Дженни глубоко вздохнула и молча сделала еще одно предсказание. Прежде чем он затащит ее в постель, она сломает броню лорда Блейкли. Она заставит его сиятельство понять, что Неду, для того чтобы примириться и стать его будущей опорой, нужно от него нечто большее, чем постоянные обиды и превосходящий интеллект. Ему нужно его уважение, и она заставит Блейкли уважать своего младшего кузена.

Черт возьми, она обязательно это сделает!

Дженни уже почти проиграла. Но это вовсе не означало, что маркиз выиграл.

* * *

Господи, да он никогда этого не добьется, безнадежно подумал Гарет, внимательно рассматривая поднос, который его сестра, леди Лаура Эдмонтон, накрыла в ожидании его визита. Песочное печенье. Сэндвичи с огурцами со снятой кожурой. Однажды, много лет назад, ему понравилось и то и другое. А теперь они лежали ровными рядами, свидетельства разгоревшегося сражения. Гарет мог надеяться в лучшем случае лишь на рокировку и бесславное бегство.

Его сестра – его сводная маленькая сестренка, если быть совсем точным, – улыбалась ему. Однако глаза ее излучали не надежду и счастье, нет, где-то в их глубине затаился страх.

– Чай?

Сражение всегда сопровождалось чаепитием.

– С удовольствием, – отвечал он.

Не испытывая ни малейшего колебания, он вел многочисленные дела в своих поместьях. Он проводил месяцы в джунглях Бразилии в сезон дождей. Но эта тихая комната, задрапированная в розовые шелка, мелодичный плеск маленького фонтанчика во дворе… Следует признать честно, она действовала на него подавляюще.

И даже не столько комната, сколько Лаура. Ее губы были напряженно сжаты, когда она осторожно добавляла сливки в чай Гарета – именно столько, сколько он предпочитал.

Каждый месяц Лаура выбивалась из сил, чтобы его порадовать. Сегодня она надела свое самое лучшее утреннее платье, сшитое из тончайшего, прекрасно выделанного хлопка, с широкими, тяжелыми рукавами и многочисленными оборками. Ее песочного цвета волосы были забраны в безупречную прическу.

Лаура так колдовала над чашкой и молочником из полупрозрачного китайского фарфора, будто этот чай мог магическим образом исцелить пропасть непонимания, воцарившуюся между ними. После того как родилась Лаура, Гарет был слишком занят наукой быть маркизом, чтобы призадуматься об искусстве быть братом. Теперь, когда оба они стали взрослыми, их отношения превратились в этот застывший, нелепый фарс.

Нелепый?

Каждый месяц она приглашала его на чай. Каждый месяц он принимал это предложение. И каждый месяц… Назвать эти несчастные тет-а-теты нелепыми было бы слишком сдержанно, слишком вежливо и формально.

Их встречи всегда начинались одинаково. Гарет изо всех сил старался завязать разговор, а Лаура пыталась не замечать его угрюмой неловкости, разговаривая за них обоих.

– Вам нравится мой ридикюль? – Она поставила молочник на стол с тихим клацаньем и достала нечто напоминающее ворох розового шелка. Она протянула розовый сверток ему для осмотра.

Предмет их интереса был украшен розовыми розами с розовыми листьями. Он был такого размера, что в нем едва ли могли поместиться визитные карточки – розовые визитные карточки. Розовые перья были пришиты снизу сумочки. Она была не просто розовая, она была фатально розовая.

Гарет запнулся, подыскивая достойное положительное определение.

– Он выглядит… удобным?

Она сморщила носик.

– Ох, я взяла его с собой, когда мы Алексом отправились на конную прогулку, а он сказал, что сумочка может напугать лошадей. И попросил меня сидеть на ней всю дорогу. В результате мы сделали лишь один круг по парку. – Лаура снова посмотрела на Гарета.

Этот ее взгляд – этот проклятый взгляд, который говорил о том, что, несмотря на все промахи, мнение Гарета имеет для нее значение, – вынуждал его виновато опустить плечи. Заставлял отчаянно желать сделать что-нибудь, чтобы действительно заслужить его. Мадам Эсмеральда обвинила его в том, что он бездушный автомат. Рядом со своей сестрой он чувствовал себя неуклюжей марионеткой, с деревянными руками и ногами, неспособной к выполнению простейших задач. Как бы она посмеялась над ним, если бы увидела его сейчас.

– Вы думаете, лорд Блейкли, – едва слышно спросила Лаура, – мой жених ненавидит этот ридикюль?

Подобного рода вопросы представлялись ему гораздо более рискованными, чем компания турок-мародеров. Гарет не мог подобрать на них правильного ответа, никогда. И все-таки попытался.

– Наоборот, скорее всего, он ему понравился. Просто он мужчина. Он не может тратить время на разговоры о вышивках и цветочках, даже если женится на вас.

Только заметив, что его сестра нахмурилась, Гарет осознал, что «тратить» – это в данном случае не совсем подходящее слово. Его необдуманное высказывание придало беседе совершенно неподходящий тон. Еще не было ни одного чая с огуречным сэндвичем, будь те огурцы с кожурой или без, за которым удалось бы избежать подобного рода тщетных попыток. Это был Гарет. Он не имел понятия о розовом шелке и вышивках. И, черт бы его побрал, он не имел ни малейшего представления о женщине, сидящей перед ним. Кроме того, что она его сестра, единственная плоть его и кровь. В остальном же она оставалась совершеннейшей для него загадкой.

Они играли эту сценку еще с тех пор, когда Лауре было четыре, а Гарету двадцать. Во время одного из его редких визитов в поместье отчима она пригласила его принять участие в чаепитии вместе с ее куклами. Ему казалось тогда, что едва она немного подрастет, едва маленькие стульчики в ее комнатке обретут нормальные размеры, он сможет беседовать с ней.

Но теперь ей было девятнадцать, и она стала уже слишком взрослой леди, чтобы кричать на него и забрасывать печеньем за то, что он испортил ей вечер.

Лаура повернула голову, делая вид, что внимательно рассматривает могучие вязы, видневшиеся в широком окне. Ее руки продолжали сжимать тонкий шелк ридикюля, стискивая его сильнее и сильнее, пока вышитые лепестки не превратились в едва заметную линию.

– А что мне делать, – почти неслышно произнесла она, – если я ему совсем разонравлюсь?

Если ты боишься этого, не стоит выходить за него замуж.

Но говорить это ей показалось слишком глупым и очень эгоистичным. Гарет никак не мог избавиться от страха, что едва она выйдет замуж, то совсем перестанет нуждаться в нелепом и смешном старшем брате. Решит, что такие чаепития лишь пустая трата времени. Ее приглашения станут приходить не раз в месяц, а раз в два месяца, и постепенно их встречи перейдут в разряд краткого обмена приветствиями в опере. Собственно говоря, если бы Лаура мыслила рационально, она бы перестала приглашать его еще много лет назад.