– Честно говоря, не знаю. Я выхожу за тебя не ради детей, если ты об этом.

– Слава богу! Не хочется рассматривать себя – или быть рассматриваемым другими – в этом сельскохозяйственном свете… Ты не особенно любишь детей?

– Детей вообще – нет. Но не исключаю, что когда-нибудь захочу.

– Своих?

– Твоих.

– А! – сказал он, немного ошарашенный. – Я понял. Это несколько. Ты когда-нибудь задумывалась, какой из меня будет отец?

– Я это точно знаю. Легкомысленный, извиняющийся, сомневающийся, обожаемый.

– Если я и сомневаюсь, Гарриет, то исключительно из-за глубокого недоверия к себе. Наш род уже довольно старый. Есть Сент-Джордж, совершенно бесхарактерный, и его сестра, совершенно безжизненная, не говоря о следующем за Сент-Джорджем и мной наследнике, он наш четвероюродный брат и совершенно безумен. И если ты вспомнишь, что я сам, по словам дяди Поля, весь – нос и нервы.

– То вспомню и как Клэр Клэрмон сказала Байрону: “Я навсегда запомню мягкость твоих манер и необузданную оригинальность твоих черт”.

– Нет, Гарриет, я серьезно.

– Твой брат женился на двоюродной сестре. А вот твоя сестра вышла за простолюдина, и с ее-то детьми все в порядке. Ты ведь не один этим займешься, а я отнюдь не голубых кровей. Что не так со мной?

– С тобой все в порядке, Гарриет, ты права. Ей-богу, права. Проблема в том, что я боюсь ответственности и всегда боялся. Милая, если ты хочешь и готова рискнуть…

– Не думаю, что это такой уж большой риск.

– Хорошо. Тогда решай сама. Если захочешь и когда захочешь. Когда я спрашивал тебя, я скорее ожидал услышать “нет”.

– И ужасно боялся, что я скажу: “Да, конечно!”

– Ну, пожалуй. Я не ожидал услышать то, что услышал. Очень смущает, когда тебя принимают всерьез – как человека.

– Но, Питер, если оставить в стороне мои чувства и твои кошмарные видения горгон-близнецов, девятиглавых гидр и других неведомых зверушек – ты сам хотел бы детей?

Ее позабавила борьба эмоций на его застенчивом лице.

– Такой эгоцентричный болван, как я, – сказал он наконец, – разумеется, хотел бы. Да. Да. Одному небу известно почему. Почему этого вообще хотят? Чтобы доказать, что ты тоже это можешь? Чтобы можно было хвастаться “моим мальчиком в Итоне”? Или?..

– Питер! Когда мистер Мёрблс составлял это твое чудовищно огромное завещание после нашей помолвки.

– Ох, Гарриет!

– Как передается твоя собственность? В смысле недвижимость?

– Ладно, – простонал он, – скелет выходит из шкафа. Майорат. Признаюсь. Но Мёрблс твердо убежден, что мужчина. Да перестань ты хохотать, черт побери, я не мог переспорить Мёрблса! И он сделал распоряжения на все случаи жизни…

Городок с широким каменным мостом и отражения огней в реке навевали еще свежие воспоминания о сегодняшнем утре. Закрытый автомобиль вдовствующей герцогини, которая скромно села рядом с водителем, сама Гарриет в золотом платье и мягкой меховой накидке и Питер, торжественный до нелепости, во фраке, с гарденией в петлице, старается удержать на колене шелковый цилиндр.

– Гарриет, мы пересекли Рубикон. Не раскаиваешься?

– Не более, чем когда мы той ночью плыли вверх по Черуэллу, встали у дальнего берега и ты задал тот же вопрос.

– Слава богу. Так держать, милая. Осталась еще одна река.

– Да, река Иордан.

– Если я тебя сейчас поцелую, я потеряю голову и с проклятым цилиндром случится что-нибудь непоправимое. Давай будем чужими и воспитанными, как будто мы и не женаты вовсе.

Еще одна река.

– Мы подъезжаем?

– Да, вот Грейт-Пэгфорд, где мы жили. Смотри! Вон наш старый дом с тремя ступеньками – там и теперь живет врач, в приемной горит свет. Через две мили поворот направо в Пэгфорд-Парву, а оттуда еще три мили до Пэгглхэма, дальше резко налево у большого амбара и прямо по дороге.

Когда Гарриет была совсем маленькая, у доктора Вэйна была двуколка, как у врачей в старинных романах. Гарриет много раз проезжала по этой дороге, сидя рядом с ним; иногда ей понарошку давали подержать вожжи. Потом появилась машина – маленькая и шумная, совсем не такая, как этот плавный длиннокапотный монстр. Доктор должен был выезжать на обход заранее, чтобы оставить запас времени на случай поломки. Вторая машина была более надежная – довоенный “форд”. Гарриет научилась его водить. Если бы отец был жив, ему бы сейчас было под семьдесят – и его странный новоиспеченный зять звал бы его “сэр”. Удивительно: возвращаешься домой – и не домой. Вот Пэгглхэм, где жила пожилая дама с ужасными ревматическими руками, миссис… миссис… миссис Уорнер ее звали – ее-то, должно быть, давно уже нет.

– Вот амбар, Питер.

– Воистину. А вон дом?

Дом, в котором жили Бэйтсоны – милая пожилая пара, настоящие Дарби и Джоан[44], оба прихрамывали. Они были всегда готовы принять юную мисс Вэйн и угостить ее клубникой и тминным кексом. Да, тот самый дом – нагромождение черных фронтонов, с двумя торчащими трубами, заслонявшими звезды. Открываешь дверь и сразу, через прихожую с земляным полом, идешь в большую кухню с деревянными скамьями и массивными дубовыми балками, увешанными ветчиной собственного копчения. Только Дарби и Джоан уже умерли, и новых хозяев должен встретить Ноукс (она смутно помнила его – суровый, хваткий мужчина, который давал напрокат велосипеды). Но в Толбойз ни в одном окне не горел свет.

– Мы припозднились, – с тревогой сказала Гарриет. – Наверное, он потерял надежду.

– Тогда мы ему ее вернем, – весело откликнулся Питер. – Нечего надеждами разбрасываться. Я сказал ему, что мы можем приехать в любое время после восьми. Похоже, это ворота.

Бантер вылез из машины и подошел к воротам в красноречивом молчании. Он знал, он нутром чуял: все пошло вкривь и вкось. Любой ценой, даже если бы пришлось душить репортеров голыми руками, следовало поехать вперед и проследить за приготовлениями. В свете фар на верхнем брусе ворот был ясно виден клочок бумаги. Бантер с подозрением посмотрел на него, аккуратно выдернул кнопку, прикреплявшую его к дереву, и, все так же не нарушая молчания, отнес бумажку хозяину.

Там было написано: “МОЛОКА И ХЛЕБА НЕ ОСТАВЛЯТЬ ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЕЖЕНИЙ”.

– Гм! – сказал Питер. – Жилец, похоже, выехал. Записка, судя по ее виду, висит здесь уже несколько дней.

– Он обещал быть здесь, чтобы впустить нас, – сказала Гарриет.

– Вероятно, он поручил это кому-то другому. В письме нам слово “распоряжение” было написано правильно.