А под елкой улыбался большой ватный Дед Мороз — видимо, волшебник…

Девочка выключила проектор, откинула на окне край одеяла, прижала его стулом. Щурясь, Федя сказал вполне честно:

— Здорово интересно. Я даже в настоящем кино не видел, чтобы мультик из таких вот железных деталек…

— Это я случайно придумала. Когда будильник раскопала…

— Тут ведь каждый кадрик отдельно снимался, да?

— Там, где фигурки, конечно…

— Ох, наверно, долго это… Да?

— Возилась целый месяц. Ну… зато интересно.

— Отлично получилось, — опять похвалил Федя. — А еще какие-нибудь фильмы есть?

— "Ну, погоди!" есть. Пять выпусков.

— Да я про твои говорю!

— Есть немного. Но не такие, а вроде хроники… Я ведь только прошлой осенью заниматься этим начала. Раньше дедушка увлекался. Давно. Он умер, когда меня еще на свете не было. А все это хозяйство пятнадцать лет лежало в чулане: и камера, и проектор, и монтажный столик. И всякое другое… Я однажды увидела и думаю: дай попробую…

— Трудно было сперва?

— Если фотографировать умеешь, то не очень. Я маленько умела… Да и справочник кинолюбителя есть…

— Ну, покажи еще что-нибудь…

Опять замелькал экран: центральная площадь Устальска, громадная новогодняя елка, снежные фигуры, качели-карусели, ледяные горки. Толкотня, веселье, куча мала в конце ледяной дорожки, а с горки подъезжают все новые любители потолкаться-поваляться. Двое мальчишек, большой и поменьше, в одинаковых кроличьих шапках, тоже съехали с горы, и старший ловко дернул младшего в сторону, чтобы тот не угодил в свалку.

— Стой! — завопил Федя. — Это же мы! Я и Степка!

Фильм остановился. Экран слегка потускнел, изображение замерло.

— Точно! Степка и я! А еще где-то Борис недалеко…

— Надо же! Вот встреча, да?

— Да… А я и не видел, что кто-то нас снимает.

— Конечно, такая толкотня…

— Странно как-то, — сказал Федя, — среди летней жары настоящую зиму смотреть. И как ты сам в снегу… — Он даже поежился, будто повеяло январским холодом. Потом вдруг сообразил: — Значит, мы с тобой не первый раз встречаемся!

— Ага… — почему-то смутилась она. — Выходит, не первый…

— И не познакомились все еще, — слегка насупленно проговорил Федя. — Звать-то как?

— Меня? Ой… Оля…

— А меня "Ой Федя", — засмеялся он, ощутив неожиданную легкость.

Оля засмеялась тоже. И спросила:

— А Степка кто? Братишка?

— Племянник.

— Дядя Федя…

— Ага! Меня иногда так и зовут: дядя Федор. Как в мультике "Каникулы в Простоквашино".

— Может, мне тебя тоже так звать?

Федя дурашливо обиделся:

— Ну, погляди, похож я на "дядю"? Тот, в кино, хозяйственный был, солидный. А я…

— А ты говорил, что перестраховщик, — поддела Оля. — А перестраховщики, они тоже солидные, предусмотрительные…

— Это как когда!.. Показывай дальше.

Досмотрели ленту про зимнее веселье. Федя спросил:

— А сейчас ты про что снимаешь? Вот сегодня. Когда…

— Когда ДТП? — засмеялась опять она. — Я просто ветки над забором снимала. И как за ветками, далеко, башня, а по забору кошка идет…

— Но меня-то ты, надеюсь, не сняла? — вдруг испугался он. — Как я кувыркался. И потом?..

— Думаешь, до того мне было? Я решила, что ты убился…

— Если каждый раз убиваться… — с облегчением проговорил Федя. — А кошка тебе зачем? Для какого фильма?

— У меня летнее задание… В школе работы нет, наша Маргарита Васильевна и говорит: "Пусть каждый себе сам дело для летней практики ищет. А ты, Ковалева, сними кино "Наш город летом", а осенью на классном часе покажешь"… Потому что я в классе уже "Тик-так" показывала…

— А какое будет кино? Просто так, виды всякие?

— Не всякие… Тут главное — кадры хорошие снять. Можно ведь снимать по-разному. Скажем, если просто вид с берега, то это одно, а если сквозь травинки, когда они в капельках дождя, то уже будто сказка…

— Ага! Надо так сделать, чтобы все увиделось как бы по-новому, да? И город такой… загадочный.

— Правильно! Ты понимаешь! Главное — нужный ракурс! В одной книжке написано: "Чтобы увидеть необыкновенное в обыкновенном…"

Точно, они говорили об одном и том же! И, радуясь этому пониманию, Федя едва не сказал о вазе, на которой синяя картина с Городом. Но сдержался все-таки, словно излишняя откровенность могла сломать что-то хрупкое. Он только заметил сочувственно:

— Трудно ведь это — искать хорошие кадры, да?

— Конечно… Да и не всегда получается как хочешь. Пока снимаешь, кажется, что прекрасно, а проявишь, посмотришь — хоть плачь… А еще очень важно смонтировать как надо. Монтаж в кино — это вообще самое главное…

Оля увлеклась, такая разговорчивая сделалась. Непохожая на прежнюю, стеснительную. Видно, не часто ей приходилось говорить о любимом деле с тем, кому интересно.

А Феде и правда было интересно. В нем словно кто-то раскручивал пружинку с о б ы т и я. Он сказал:

— Небось куча пленки в отходы идет?

— Ох, конечно… А главная беда, что достать ее почти невозможно…

— Подорожала?

— Да не в том дело! Такую вообще сейчас не выпускают, камера-то старая, один на восемь.

— Я в этом ничего не понимаю…

— Ну, смотри, пленка узкая, как лента на магнитофоне. Восемь миллиметров. Раньше ее специально делали для кассетных камер "Кама" и "Экран". А сейчас — только два на восемь. То есть пленка шириной шестнадцать миллиметров, но снимают на нее в два ряда: сперва по одному краю, потом по другому. А после проявки разрезают вдоль специальным резаком…

— А если до съемки разрезать? В темноте, чтобы не засветилась. И зарядить в твой "Экран"?

— Так я и делаю. Только морока ужасная… Но и эта пленка тоже редко продается. Все больше "супер" для новых камер. Она тоже два на восемь, но на ней перфорация другая, помельче. И не подходит…

— Всюду дефицит, — посочувствовал Федя. И тут разговор замялся. Чтобы не получилось долгого неловкого молчания, Федя спросил: — А тот мальчик, что с будильником снимался, — твой брат?

— Нет! Это наших знакомых мальчик. Андрюшка. У меня брата нет, мы с мамой… Ой, вот она, кажется, пришла!

В прихожей хлопнула дверь.

— Я пойду тогда, — стесненно сказал Федя.

— Постой. Мама не съела ни одного человека, не бойся.