В средствах массовой информации подвергались все большему развенчиванию высшие законодательные органы. Они собирались, работали, принимали решения в условиях сильнейшей обструкции и нападок со стороны прессы. Часть депутатов дрогнула, растерялась, опустила руки, не знала, как себя вести. И по сути, обрекла себя на бездействие.

У «демократических» критиков появилось больше оснований преподносить в неблагоприятном свете работу органов советской власти, раздувать тезис о якобы неспособности высших законодательных органов принимать нужные решения. Таким образом, оказалась парализованной не только исполнительная власть, но и высшая законодательная власть страны. Видел ли все это Горбачев? Разумеется, не мог не видеть.

Как-то в мае 1991 года я, как всегда, поздно возвращался домой, и мне в машину позвонил Горбачев. Он сказал, что прочитал информацию КГБ из Вашингтона о предстоящем развале Союза, о том, что у нас совсем плохо обстоят дела, и бросил фразу: «Кому нужно так нагнетать атмосферу?»

Я попросил разрешения перезвонить по приезде на квартиру для того, чтобы в более надежной обстановке сделать некоторые пояснения к прочитанной им телеграмме. «Ну что ж, давай позвони», — недовольно согласился он.

По приезде я доложил ему, что информация достоверная, получена от надежного источника. Речь идет об оценке западными, и в том числе самыми высокопоставленными американскими, лицами ситуации в Советском Союзе и что, по их убеждению, дело неуклонно движется к концу существования Советского Союза, причем произойдет это в самые ближайшие месяцы.

«И ты веришь этому? Мало ли что они говорят!» — сказал Горбачев с каким-то деланым неудовольствием.

«Хотел бы не верить, но считаю информацию заслуживающей внимания, она подкрепляется другими сообщениями, в том числе агентурными, да и самое главное — всей нашей действительностью», — возразил я.

«В общем, прошу не драматизировать, не поддавайся панике и ты!» — закончил он.

На следующий день я вернулся к этому разговору, хотел его продолжить, но встретился с непониманием: «Дел по горло, давай поговорим попозже».

Спустя примерно час попросил меня подъехать к нему. Я захватил телеграмму и еще пару аналогичных сообщений и спустя десять минут был в здании ЦК КПСС у него в кабинете.

Заметив у меня папку с документами, Горбачев сказал, чтобы я не открывал ее. «У меня один совершенно конкретный вопрос». Он встал и, глядя куда-то в сторону, спросил: «Что там за возня идет на Ставрополье вокруг моего имени?»

Я ответил, что ничего конкретного не знаю. «Надо бы разобраться, кто этим занимается, откуда исходит. Охотников бросить тень на мое имя найдется немало», — полувопросительно-полутребовательно заключил он. Тем не менее я показал на папку и спросил, когда можно вернуться к ее содержимому. В ответ неопределенное: «Потом».

Горбачев окончательно встал на путь разрушения Союза, на путь слома общественно-политической системы, на путь устранения КПСС с политической арены как единственного в тех условиях фактора стабилизации. К тому времени Горбачев уже ненавидел партию, а партия ненавидела его. Все творимое в стране отвечало его задумкам. События развивались по его сценарию или по плану, с которым он согласился, и потому любое сопротивление не входило в его расчеты.

К лету 1991 года Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, некоторые другие и «демократическое движение» составляли уже один фронт борьбы против тех, кто пытался отстаивать интересы советской государственности, выступал за сохранение и совершенствование рычагов управления экономикой страны, кто по-прежнему хотел видеть Советское государство сверхдержавой.

Говорят, что члены партии в то время растерялись. Ну разве не растеряешься в ситуации, когда ее лидер занимает позицию, с которой партия, подавляющее большинство ее членов не согласны, поскольку она совершенно не отвечает интересам государства? Разве не растеряешься, когда лидер партии призывает бить по ее штабам, когда его устами на нее взваливаются все грехи и она оказывается виновной уже в том, что не поспевает за всеми пируэтами, выкрутасами своего руководителя?

Нужно было видеть раздраженную реакцию Горбачева, когда на пленуме ЦК кто-нибудь пытался возразить генеральному секретарю и остановить страну на краю пропасти.

Несмотря на серьезные ошибки, упущения, перегибы, которые допускало руководство партии в период рождения и существования советской власти, положительное в ее деятельности перевешивало, было определяющим: Октябрьская революция, победа в Гражданской войне, преодоление разрухи, Победа в Великой Отечественной войне, быстрое восстановление разрушенного войной хозяйства, развитие промышленности и сельского хозяйства, науки, культуры и в итоге — превращение нашей страны из отсталой царской России, какой она была до 1917 года, в великую мощную державу. Во всем этом неоспоримая заслуга партии, десятков и десятков миллионов ее членов, неизменно находившихся на переднем крае.

Благодаря пропаганде «демократических» средств массовой информации такие морально-нравственные категории, как патриотизм, государственность, преданность Родине, стали объектом нападок, откровенных издевок. Выступления в защиту Союза, целостности государства воспринимались в штыки. Как-то на Верховном Совете СССР Горбачев бросил фразу: «Тоже мне, нашлись ура-патриоты!»

Под влиянием общей обстановки в стране разрушительные силы начали действовать даже в сфере религии. Активизировались различные секты, в свое время запрещенные. Православие оттеснялось на задний план, стало терять позиции, особенно в западных областях страны. Отрицательно сказывались на положении православной церкви некоторые черты, характерные для ее деятельности, такие как склонность к консерватизму, к невосприятию, игнорированию нового в области культуры, науки, социально-политической мысли.

Средства массовой информации в своей подавляющей части подпали под влияние «демократических сил», стали их вотчиной, внесли существенный вклад в разрушительные процессы. Опубликование статьи в защиту Союза, его целостности становилось проблемой. Многие важнейшие стороны нашей истории преподносились в искаженном виде: оказывается, как хорошо жили люди при царском режиме до 1917 года и как плохо стали жить при советской власти!

Годы советской власти стали изображаться как сплошная черная полоса. Антисоветчики подняли руку на победу в Великой Отечественной войне, утверждая, что Советский Союз чуть ли не сам спровоцировал войну. Победы, которыми мы гордились, стали изображаться как сражения, в которых успех достигался лишь ценой неимоверных жертв. Работа тыла искажалась, рисовалась в черном цвете: напряженный, самоотверженный труд миллионов людей, их стремление внести вклад в победу над фашизмом, оказывается, всего лишь результат принуждения со стороны тоталитарного режима.

В безудержном потоке нападок на Сталина смешали с грязью имена многих выдающихся советских военачальников. Укрепление позиций Советского Союза в Восточной Европе, на Дальнем Востоке изображалось как экспансионизм. Не было ни одной области жизнедеятельности советского общества и государства, которая не подвергалась бы нападкам, искажению и очернению.