Быть может, сочинение А.В. Зеньковского осталось бы сомнительным курьезом, если бы оно не было использовано писателем Александром Солженицыным, создавшим в вынужденной эмиграции роман-эпопею «Красное колесо». Для писателя фигура реформатора была настолько значимой, что он включил в ткань художественного повествования отдельный публицистический очерк о жизни и деятельности Столыпина: «Хотя наш неизбежный очерк о Столыпине и деле его жизни будет как можно деловит и сжат, автор приглашает погрузиться в подробности лишь самых неутомимых любознательных читателей. Остальные без труда перешагнут в ближайший крупный шрифт. Автор не разрешил бы себе такого грубого излома романной формы, если бы раньше того не была грубо изломана сама история России, вся память ее, и перебиты историки». Создав образ исполина, который мог бы спасти Россию от вступления в мировую войну и революционного взрыва, Солженицын упомянул и об исчезнувшем плане преобразований: «Быть может, он был найден коммунистами, и какие-то идеи плана были использованы в обезображенном, искарикатуренном виде. По иронии, первая их пятилетка в точности легла на последнее столыпинское распланированное пятилетие»[497].

Сложно согласиться с таким предположением, учитывая, что первая пятилетка ознаменовалась раскулачиванием и массовой коллективизацией деревни, являвшейся прямой противоположностью политики Столыпина. Вероятно, художественные гиперболы, использованные Солженицыным при создании образа Столыпина, были ответной реакцией на резко отрицательную оценку его политики, которая безраздельно господствовала в советской литературе.

Уже говорилось, что имя Столыпина жило в двух непересекающихся мирах. В эмиграции – как политического исполина, в Советском Союзе – как политического карлика. Справедливости ради следует сказать, что советская историография не ставила целью предать забвению имя Столыпина. Наоборот, его имя широко использовалось. Но только в качестве сугубо негативной характеристики. В разделе «Столыпинская реакция» учебника «Краткий курс истории ВКП(б)»[498] утверждалось, что политика Столыпина привела к «обезземеливанию крестьян, ограблению общинной земли кулаками, разбойничьим набегам жандармов и полицейских, царских провокаторов и черносотенных громил на рабочий класс». Глумливым издевательством звучала фраза «Царский министр Столыпин покрыл виселицами всю страну» в «Кратком курсе», вышедшем в самый разгар сталинского террора. С развенчанием культа личности Сталина оценки роли Столыпина практически не изменились. В идеологии господствовал марксизм-ленинизм, а ленинские отзывы о реформаторе были исключительно резкими и критическими. Впрочем, даже при жестком идеологическом контроле в советскую эпоху появлялись ценные научные исследования об отдельных сторонах деятельности Столыпина. Так, С.М. Дубровскийопубликовал объемную монографиюо столыпинской земельной реформе. Основной вывод автора вполне соответствовал ленинской оценке о провале аграрной реформы, однако в монографии собран огромный статистический материал, благодаря которому она до сих пор остается самым фундаментальным научным исследованием о столыпинских аграрных преобразованиях.

В советской историографии существовали расхождения в подходе к столыпинским реформам. Если Е.Д. Черменский считал, что реформы являлись прикрытием политики успокоения и были отброшены, едва только удалось усмирить революцию, то В.С. Дякин полагал, что Столыпин действительно хотел провести реформы после успокоения страны, но столкнулся с непреодолимым сопротивлением правых кругов, объединенного дворянства и придворной камарильи. Об отсутствии реформаторского потенциала в деятельности Столыпина писал А.Я. Аврех. Вместе с тем в его монографии немало ярких страниц, насыщенных разнообразным и увлекательным фактическим материалом[499]. В изданной уже после кончины А.Я. Авреха монографии о Столыпине при сохранении прежнего негативного настроя был сделан акцент на недемократических методах политики Столыпина: «С вершины сегодняшнего исторического опыта теперь особенно хорошо видна главная, коренная причина банкротства Столыпина. Органический порок его курса, обрекавший его на неминуемый провал, состоял в том, что он хотел осуществить свои реформы вне демократии и вопреки ей»[500].

Перестройка вызвала оживленные споры историков вокруг политики Столыпина, в первую очередь вокруг столыпинской аграрной реформы, так как стал очевиден кризис колхозно-совхозного строя. На повестку дня вновь встал вопрос об аграрных преобразованиях, и опыт столыпинской реформы приобрел актуальность. Однако единства в оценке реформы не было. Если П.Н. Зырянов делал вывод, что в ходе реформы крестьянская община уцелела и в этом смысле преобразования не достигли своей цели[501], то В.Г. Тюкавкин отмечал, что подобная постановка вопроса неверна в своей основе, так как авторы реформы не ставили целью разрушение общины[502]. Литература по столыпинским преобразованиям в деревне насчитывает тысячи публикаций, сотни статей и десятки монографий. Кажется невозможным написать что-то новое, и тем не менее историки, экономисты, публицисты вновь и вновь возвращаются все к тем же спорам.

В перестроечные годы историкам, чье мировоззрение и профессиональные навыки сформировались в советскую эпоху, не удалось создать фундаментальных трудов о политике Столыпина. В основном пересмотр оценки и роли Столыпина предпринимался в формате статей, предисловий, интервью. Между тем интерес к личности и политике Столыпина был колоссальным. Во многом он был удовлетворен за счет эмигрантской литературы, впервые ставшей доступной российскому читателю. Вернулись на родину и сочинения Солженицына, в которых Столыпину давалась высочайшая оценка. Имя Столыпина перестало жить раздельно в отечественной и эмигрантской литературе.

К сожалению, одну крайность сменила другая. Появилось великое множество публикаций, в которых имя Столыпина упоминалось не иначе, как с эпитетами «борец за благо России», «русский Бисмарк», «последний витязь», «русский исполин», «богатырь слова и дела», «железный премьер». Характерно, что авторами апологетической литературы в основном являлись не профессиональные историки, а писатели, журналисты, политики. Одной из первых работ такого плана стала книга Святослава Рыбаса «Столыпин», изданная в серии «Жизнь замечательных людей». Зачастую подобные книги написаны в традициях житийного повествования. Ярким примером является «Жизнеописание» Столыпина, созданное Геннадием Сидоровниным[503]. Свидетельствуя о несомненной увлеченности автора личностью реформатора и огромном труде, затраченном на восстановление его биографии, оно представляет собой развернутый панегирик, лишенный даже тени критики. Впрочем, в апологетической литературе имеется немало удачных работ, к числу которых относится двухтомный труд Б.Г. Федорова «Петр Столыпин: «Я верю в Россию»[504]. Насыщенное богатым и разнообразным материалом, это издание позволяет ознакомиться с различными аспектами деятельности Столыпина и самостоятельно сделать свои выводы.