Неудивительно, что подполковник ошибся в Богрове. Он совсем не разбирался в людях и неоднократно доказывал это за время службы. Его протеже – некий Спиридон Асланов был назначен руководителем киевской сыскной полиции. Он вступил в стычку с разбойными шайками, затем за невероятные злоупотребления был осужден на каторжные работы. Политическая полиция работала очень плохо. Весной 1909 г. Герасимов совершил инспекционную поездку по Юго-Западному краю. В своем отчете о Киевском охранном отделении он писал: «Господа офицеры совершенно не занимаются агентурой, а ею ведает начальник отделения и филер Демидюк. Занятий и руководства агентурой нет»[476]. Кстати, старший филер С.И. Демидюк в основном общался с агентом Аленским. Он совершенно не разбирался в особенностях политических течений. Очевидец описывал результаты экзамена, который Герасимов учинил старшему филеру: «Он при мне задавал вопросы по знанию его партийных уставов и, не слыша ответов правильных, спросил: «А что такое анархия?» И когда Демидюк ответил: «Не знаю», генерал Герасимов приказал ему уйти вон»[477].

В следующем году положение еще более ухудшилось. В справке Департамента полиции за декабрь 1910 г. констатировалось: «В киевском охранном отделении не имеется ни одного сколько-нибудь полезного сотрудника ни по одной организации, хотя содержания агентуре выдается от 1600 рублей в месяц»[478]. По политическим партиям картина выглядела следующим образом: восемь осведомителей по эсерам, из них шесть не дали за год ни одного сведения, три осведомителя по социал-демократам, «из коих двое дают ничтожные сведения, а один, получающий по 100 рублей в месяц, никаких сведений не дает», по украинской «Спилке» один агент, не дававший никаких сведений, по студенческому движению восемь агентов, из которых два бездействовали и шесть давали ничтожные сведения. В справке отмечалось, что по анархистам агентура отсутствовала. И действительно, Богров к этому времени прекратил сотрудничество. Для Кулябко это была большая потеря. По словам Трусевича, подполковник «ценил Мордку Богрова за умение придумывать планы ликвидации, хотя вся подготовка таковых должна лежать исключительно на начальнике отделения»[479].

Надо признать, что в одном отношении Кулябко вовсе не был простачком. Он, например, не случайно выплачивал деньги бездействующим агентам. Платные осведомители расписывались за мертвые души, что позволяло жандармам класть половину суммы в свой карман. Между прочим, довольно крупную сумму Кулябко списал на агента Аленского. Примеру начальника следовали подчиненные. Проверка вскрыла анекдотические факты.

Так, один полицейский чиновник умудрился обозначить в денежной ведомости расходы на несуществовавших агентов-«штучников» по кличкам Пивной, Водочный и Ликерный.

Но до ревизии было еще далеко. Пока же чиновники Департамента полиции рапортовали начальству о халатном отношении к службе со стороны руководителей киевской тайной полиции: «Ввиду представления подполковником Кулябко агентурных сведений о полной бездеятельности киевской организации Российской социал-демократической рабочей партии и личного доклада о том, что организации в г. Киеве не имеется, Департамент полиции при предложении от 20 января сего года за № 97875 препроводил подполковнику Кулябко прокламацию и секретные документы, не составляющие сомнений в том, что в г. Киеве существует серьезная социал-демократическая организация, имеющая 15 рабочих кружков, студенческую фракцию, пропагандистскую коллегию и типографию и издающая журнал и прокламации»[480].

Кулябко не обращал на все это ни малейшего внимания. На некоторые запросы из Петербурга он не отвечал даже при двенадцатикратном напоминании. Подполковник Белевцев сообщал, что Кулябко, «пользуясь славой опытного начальника охранного отделения, пренебрегал всякого рода распоряжениями Департамента полиции, оставляя предписания его без ответа, а на лично получаемые им предписания и требования дать объяснение этому обстоятельству не обращал внимания и, бравируя, грозил Департаменту полиции вслух генералом Курловым, которому он напишет, а если не ему, то полковнику Спиридовичу»[481]. Начальник отделения не напрасно надеялся на генерала. Когда Кулябко вызвали в Петербург, товарищ министра постарался «примирить» обе стороны. В результате подполковник остался безнаказанным. Более того, Курлов предложил ему пост начальника Московского охранного отделения, но он отговорился нежеланием менять благодатный украинский климат. На самом деле подполковник рассчитывал получить должность поближе к царскому двору.

Порочная система кумовства продолжала действовать до самой катастрофы. Полковник Спиридович, который обязан был проверить надежность охраны, телеграфировал дворцовому коменданту о блестящих успехах своего родственника: «Охранное отделение отлично осведомлено о всем; полное освещение, полный учет. Все в руках»[482]. На жандармском языке это называлось – «взято в мертвое наблюдение» – высшая степень надежности. Между тем охрана, организованная с большим размахом, расходами, привлечением огромных сил, работала… с чрезвычайно низкой эффективностью. Ярким примером этому стала добровольная народная охрана, включавшая свыше десяти тысяч человек. Кулябко поручил организацию добровольцев своему приятелю – бердичевскому полицмейстеру Цветковичу. Тот повел дело так, что от добровольной охраны не было решительно никакой пользы. По признанию самих полицейских, «это был сброд людей различных возрастов и положений, среди которых было очень много женщин и детей; билеты им выдавались без особого разбора, и толпа эта исключительно жаждала зрелищ»[483]. Удостоверения добровольных охранников передавались незарегистрированным лицам и даже продавались по необременительной цене. Впоследствии оказалось, что билеты попали в руки шайки грабителей, разыскиваемых полицией по всей империи. В то же время заведующий охраной отказался предоставить билеты многим националистам – членам Государственного совета и Государственной думы: «Когда отряд националистов занял отведенный им район, появился Цветкович в нетрезвом состоянии и позволил себе ряд непристойных выпадов по адресу членов общества»[484]. Из-за ненадежности добровольной народной охраны по существу пошла насмарку грандиозная работа по осмотру помещений и регистрации всех лиц, проживающих вдоль царского маршрута.

Бестолково был организован проезд царя и свиты по крутым киевским улицам. В движении то и дело происходили сбои. В то время, когда экипажи медленно поднимались в гору, министры были легкой мишенью для террористов. Гулянье в Купеческом саду вышло из-под контроля полиции. Через ограду перелезали любопытные и смешивались с приглашенной по билетам публикой, гулявшие свободно подходили к царскому шатру и к сановникам. Богров мог бы выстрелить в Столыпина с любого расстояния и скрыться, прыгнув с высокого обрыва. По крайней мере в саду у него было гораздо больше шансов на спасение, чем в театре. На садовых аллеях не было полицейских. Кулябко не направил туда своих филеров, поскольку, как он объяснил, у них была такая наружность, что в приличном обществе их бы распознали за версту. Театр, наоборот, заполнили жандармские офицеры, за внешность которых можно было не опасаться. Но ни один из них не получил четких инструкций, не знал, за какими местами ему следует наблюдать и где стоять в антрактах. В итоге министры были брошены на произвол судьбы, и убийца беспрепятственно подошел к Столыпину.