– Поклонники дьявола, я так и знала.

– Тут вы ошибаетесь. Но может быть, лишь временно? Сдается мне, после сегодняшнего вы пересмотрите свои несгибаемые взгляды, мисс Хаксли. Нет, эти люди – так называемые хлысты. Замечаете сходство с именем Господа? Это христианская секта.

– Ни один христианин не позволит себе напиваться во время богослужения.

– Разве? А как же церковное вино?

– Вино – не крепкий напиток, – резонно возразила я.

– Зато вы считаете его кровью вашего Господа, – ухмыльнулась русская.

– Так полагает лишь Римская церковь.

– То, что пьют здесь, получило свое название от слова «вода». Что же больше подходит для религиозных целей, чем живая вода?

– То же значение имеет слово «виски» в моем языке, – вставил Брэм Стокер. – Правда, по-ирландски теперь говорят только старики.

– Неужели? – зачарованно произнесла Татьяна. – Тонкости английского и ирландского языков неизменно восхищают меня. Мою «воду» изготавливают из ржаного зерна, как и ваш виски. Раньше ее применяли для дезинфекции, но потом начали использовать в религиозных обрядах. Это было лет шестьсот назад. Церемониальную чашу литра на четыре передавали из рук в руки – бутылок тогда не было. Того, кто отказывался, считали безбожником, недостойным спасения. – Она зловеще посмотрела в мою сторону.

– То есть пьянство – государственная религия России, – заключила я.

Полковник Моран громко хохотнул в ответ на мою ремарку, но, прежде чем я успела порадоваться поддержке с неожиданной стороны, Татьяна придвинулась ко мне до неприятного близко.

– Вы снова угадали, мисс Хаксли, – сказала она и глазами василиска уставилась в мои, глядя будто сквозь меня. – Уже четыреста лет императорские застолья начинаются хлебом и нашей живой водой – тем, что в мире теперь называют водкой. Но в большинстве случаев это самогон, напиток, который люди делают сами для себя. Поэтому водка объединяет царей и народ.

– Она, по всей видимости, объединяет их и с помойными крысами, – откликнулась я. – Вкус-то омерзительный.

– Где ж это вам удалось попробовать водки? – с любопытством спросила Татьяна.

– Ваш слуга, Медведь, влил мне в глотку немного – правда, б́ольшую часть я успела выплюнуть.

– Интересно. – Злодейка наклонила голову точно птица, услышавшая потрясающую новость от червяка. – Он был, конечно, пьян. Он почти всегда навеселе, и потому такой забавный.

– В цивилизованных странах не принято смеяться над алкоголиками.

Это было не совсем так: говорят, в мюзик-холлах часто отпускают шутки насчет пьяниц, но я никогда не была в мюзик-холле и потому могла себе позволить позицию превосходства.

Татьяна рассмеялась мне в лицо:

– Россия – не цивилизованная страна. И слава богу! Крестьянам все равно больше не над чем посмеяться, кроме пьяниц. А как насчет ирландцев? – Тут она взглянула на Брэма Стокера. – Как у них обстоят дела с простонародьем и пьянством?

– Слухи о нашем национальном алкоголизме сильно преувеличены, мадам, – с достоинством ответил мистер Стокер, и прежде бывший в моих глазах эталоном трезвости. – С вашего позволения, я уступаю эту честь русским.

– Принимаю, – кивнула бывшая танцовщица и, высунувшись из сводчатого окна балкона, выкрикнула в пространство серию гортанных звуков.

Через мгновение человек в рубахе с широкими рукавами подбросил в нашу сторону бутылку. Полковник Моран быстро шагнул вперед, чтобы поймать сосуд, но наш спутник-цыган опередил его и поднял руку с трофеем высоко над головой, как бы отказываясь отдать по назначению.

Со времени своего неудачного побега Шерлок Холмс так мало проявлял себя, что я, как и все остальные, была немало удивлена его стремительным броском и безошибочной хваткой.

Он улыбнулся немой улыбкой, покачал сосуд возле своего предположительно глухого уха и пожал плечами, обозначая, что не слышит, как внутри плещется жидкость. После этого он с поклоном передал бутыль полковнику. Его маленькое представление, полагаю, не осталось незамеченным.

– Не грех и выпить, – пробормотал полковник Моран, постукивая горлышком бутылки о камни, одновременно ловко поворачивая ее. Восковая печать крошилась и осыпалась, а мы с «цыганом» Холмсом пристально следили за действиями охотника. Наконец-то мы воочию наблюдали происхождение следов, приведших нас из Парижа в эту заброшенную трансильванскую дыру, где мы, надо полагать, закончим свою жизнь, вынужденные до последнего вздоха наблюдать крайность человеческого падения. Тем не менее я была благодарна провидению, что встречу свой смертный час, раскрыв хотя бы эту загадку.

Полковник извлек из кармана складную стопку и наполнил прозрачной жидкостью из сосуда:

– Татьяна?

Та кивнула и отхлебнула. Потом выпил и старый охотник. И взглянул в нашу сторону.

– Им тоже предложить? – спросил он свою госпожу. – Я знаю, вы любите просвещать несведущих.

– Как минимум тех, кого не страшит перспектива пить из общего стакана, и в это число, подозреваю, не входит мисс Хаксли.

– Я ветеран войны, – сурово пробасил Моран. – Всякий военный знает, что крепкий алкоголь прекрасно очищает раны и глотки. Нет более безопасного напитка, независимо от климата.

– Согласен, – сказал мистер Стокер. – Я попробую, какой виски делают в чужой стране.

Полковник наполнил стопку вторично и протянул ирландцу. Тот опрокинул ее в один глоток и рассмеялся:

– Да уж, крепок. Не такой мягкий, как мой любимый ржаной виски, но чистый и резкий.

– Мистер Нортон? – спросил полковник.

– Почему бы и нет? – Годфри взял свою порцию, оглядел нас и выпил за два глотка. – Напоминает джин, который пьют простолюдины в Лондоне. У нас в Англии нет настоящих крестьян со времен Великой хартии вольностей, – пояснил он Татьяне, – но хватает несчастных, кому требуется забыть о тяготах жизни.

– Цыгану, конечно, знаком этот напиток, – произнесла русская, повернувшись к Холмсу.

Сыщик энергично закивал и жестами показал, как опрокидывает стопку.

Полковник пробормотал латинское «memento mori»[80], отчего у Годфри непроизвольно сжались губы, и снова налил.

В отличие от других, мистер Холмс потягивал свою долю не спеша, улыбаясь нам между глотками, как и подобало простаку, которого он изображал.

Я засомневалась, может ли человек, регулярно употребляющий, согласно свидетельству его друга-доктора, семипроцентный раствор кокаина, находить удовольствие в алкоголе. По осторожной птичьей манере Холмса отхлебывать водку я догадалась, что пьянство не относится к числу его грехов.

У меня возникло странное ощущение, что он анализирует жидкость, используя для этого химические процессы своего тела. Случалось ли ему уже познакомиться с водкой ранее? И если да, то когда и зачем?