На полпути вниз наши охранники в белых одеяниях сомкнули ряды, так что мы были вынуждены идти гуськом по узкому живому коридору. Безмолвное, но настойчивое выравнивание казалось тем более странным, что буквально из соседнего помещения доносился рев бушующей толпы и громкие возбужденные выкрики на языках, которые невозможно было ни перевести, ни даже опознать.

Нас вытолкнули на какой-то балкон, нечто вроде средневековой сцены для менестрелей, выступавшей из стены наподобие корабельного носа. Оттуда через высокие готические окна без стекол хорошо просматривалось все подземелье. Поскольку потолок пещеры подпирали арки и толстые колонны, она при всей своей обширности не превышала по высоте шести метров. Наша площадка, явно предназначенная для наблюдения за происходящим в пещере, возвышалась над полом на два-три метра. По конструкции на ней хватало места всего для трех-четырех человек, и потому наша группа из четырех пленников и двух охранников с трудом уместилась там, прижавшись к арочным оконным проемам.

За нами через узкую дверь втиснулись Татьяна и полковник Моран, заперев нам путь к отступлению.

В первые мгновения этот факт не обеспокоил нас, так мы были поражены массой народу в белых рубахах с радужными поясами, заполнившего пещеру. Женщины отличались от мужчин только распущенными волосами с вплетенными в них цветами.

В лесу подобное скопление людей было бы легко принять за сельский праздник или даже, при известной игре воображения, за собрание фей. Но здесь, в темной пещере, толпа выглядела куда более зловеще.

Затем я с изумлением услышала пробивающуюся сквозь шум музыку – не цыганские скрипки, как мне сперва почудилось, но более плавную мелодию. Я обшарила глазами все видимые мне уголки помещения и наконец нашла источник – мужчину с аккордеоном, раздувавшего мехи, как подмастерье в кузнице.

Невозможно представить себе менее зловещий музыкальный инструмент, чем старый добрый аккордеон. По моему мнению, из него невозможно извлечь ни одного печального звука. Однако здесь, в толще горы, где массивные каменные стены останавливали любой звук и отбрасывали назад россыпь эхо, мелодия аккордеона представала медленной горестной каденцией церковного органа во время отпевания усопших.

Величественные и торжественные звуки, правда, едва пробивались сквозь гудение возбужденных голосов.

Я слышала по преимуществу грубый смех мужчин, собравшихся вместе и околачивавших горлышки глиняных бутылей о массивные деревянные брусья, которые двое или трое селян держали стоймя. Все это напоминало праздник новоиспеченных плотников, но я видела, что воск, запечатывавший горлышки бутылок, отваливается, и сразу после этого бревна тащили к центру пещеры, где вот-вот должен был загореться огромный костер.

Тут я заметила, что среди белых рубах мелькнула фигура в черном – вот же он, третий соглядатай парижской резни! Он ли настоящий Джек-потрошитель, раз уж это не Джеймс Келли?

Человек в черной накидке нагибался, выдавая бутыли для открывания, затем переправлял их в толпу с вдумчивой медлительностью, подобно священнику во время причастия. Высокого роста; лицо скрыто капюшоном, но не для того, чтобы остаться неузнанным. Более того: многие с уважением кивали ему, когда он проходил среди них. Подумать только, с уважением!

Я же наблюдала за главарем с отвращением, замечая то острый нос, то впалые щеки, то кустистые брови, затеняющие глубоко посаженные глаза, то тонкие обветренные красные губы и белые крепкие зубы. Не считая зубов, лицо вроде бы выдавало человека в возрасте. Черты были смутно знакомы мне, но по отдельности, а не как целое.

Наконец темный предводитель закончил раздавать сосуды с алкоголем и остановился, чтобы, запрокинув голову, отхлебнуть жидкости самому. Капюшон наполовину сполз, и я увидела густые седые волосы, редеющие ближе ко лбу; черная ткань его одеяния еще более подчеркивала их серебристый оттенок. Это же граф Лупеску! Известный селянам в качестве пастора.

Здесь имелась своя извращенная логика, если только вообразить невозможное – что воцерковленный христианский священник не отверг участия в отвратительном языческом ритуале. Этот человек, какое бы имя он ни носил, напоминал цепкую и зоркую хищную птицу. На виденных мною гравюрах так изображали церковников времен испанской инквизиции, такими были и черты на портретах религиозных фанатиков вроде Савонаролы. Должна отметить, что речь только о католических священниках, поскольку Англиканская церковь не имеет обыкновения пытать и жечь прихожан. Правда, давние процессы над ведьмами все же имели место, но то был всемирный феномен, успевший, увы, запятнать и Англию, прежде чем восторжествовал здравый смысл.

Похоже, подумала я, местных крестьян очень легко сбить с толку, но как их винить в отступничестве, если сам пастор продался дьяволу!

Теперь даже женщины в цветочных венках, выглядевшие поначалу такими очаровательными и чистыми сердцем, вовсю хлебали из глиняных сосудов, передаваемых из рук в руки.

– Я ждала, что тут будут цыгане со своими безумными скрипками, – прошептала я Годфри.

– Я тоже, – кивнул он. – Наверное, цыгане пригодны только для перевозки.

– Узнаешь ли ты язык, на котором говорят эти люди?

– Их говор типичен для здешней области – немецкий, чешский, румынский. В этом уголке Европы есть десятки диалектов, Нелл, каждая деревня здесь почти как отдельная страна.

Так же, как и бутыли, из рук в руки передавались свечи. Собравшись в широкий круг, люди в белом начали петь и танцевать, прочие расселись позади них кругами на бревнах, не попавших в центральное кострище. Может, эти бревна и были в тяжелых ящиках, раскиданных по замку? Хотя зачем возить по морю гробы с древесиной, когда здесь кругом лес?

С одной стороны, вид танцующих и поющих людей мог бы создавать праздничное настроение и даже воодушевлять, но бутыли с выпивкой, постоянно мелькающие в руках как зрителей, так и танцоров, придавали всему действу лихорадочную ноту, усиливая шум и суету.

Я вспомнила вкус мерзкой жидкости на собственных губах и не смогла сдержать гримасы отвращения.

Брэм Стокер пробормотал себе под нос:

– Ну ладно, пусть это праздник солнцестояния, но почему не на улице? Ведь он предполагается как прославление природы. Зачем забиваться так далеко от света и воздуха?

– Потому что вам предоставляется возможность увидеть один из наиболее тайных ритуалов в мире! – донесся у нас из-за спин голос Татьяны, искаженный триумфальной радостью. – Это в буквальном смысле «подпольная» секта, которая быстро обретает последователей благодаря предводительству подлинно выдающейся персоны, обладающей сверхъестественными силами.

– Мне казалось, что вас не особенно интересуют духовные поиски, – заметила я.

– Вы, как всегда, правы, мисс Хаксли. Однако меня привлекают заблуждения, правящие человечеством. Религия – самое сильное из них, и ее силу можно измерить тем, насколько она позволяет себе приблизиться ко злу.