все рассказы о героях начинаются с того, что они в ранней молодости отданы были в ученье и превосходили всех сверстников быстрым схватыванием знаний, ревностью и способностью и тем снискали особенное расположение учителя; во всех этих рассказах видим, что дети и юноши всё первое время своё проводят в ученьи чтению и религиозному закону, и это вошло даже в тюркские рассказы мусульманского времени. Всё это вместе достаточно объясняет, как надо смотреть на "ученье грамоте" наших богатырей начиная с 7 и до 12 лет. У некоторых азиатских племён и народов исчезло упоминание о том, что богатырь-юноша с молодости учился чтению религиозных книг, но уцелело указание на 7-й год жизни как на переходный от младенчества к детству или вообще как на какой-то особенно важный год жизни. Так, например, у многих сибирско-тюркских племён рассказывается не только о том, что с 7 лет начинаются все подвиги мальчиков-богатырей, но что даже в эту эпоху они женятся или насилуют женщин.

Пускаясь на подвиги, богатырь русских былин всегда просит благословения у своих родителей (Илья, Добрыня). Напрасно стали бы мы считать эту подробность исключительно русскою и думали бы видеть в ней выражение собственно русского благочестия. В былинах она происходить не из привычек русского народа христианского времени, а из эпических приёмов азиатских поэм и песен. Уже и молодой Рустем, пускаясь на подвиги, просит благословения у своего отца; но в песнях тюркских народов про родительское благословение говорится уже при всяком случае, конечно, никак не реже, чем в наших былинах. Так, например, телеутский богатырь Ай-Хан отъезжает из дому на подвиги не ранее как получив благословение обоих своих родителей; кызыльский мальчик-богатырь, сын Сюдей-Мергэна, отправляясь на подвиги, также испрашивает благословения у отца и у матери, но всего чаще бывает речь о родительском благословении в поэмах и песнях киргизских, и здесь мы далее много раз встречаем самые формулы, в которых даётся это благословение: "Да будет счастлива твоя дорога! Кыдыр (Илья-пророк) да сопутствует тебе!"; или: "Да сделает Господь дорогу твою счастливою! Пусть длинна будет рука твоя (т. е. достанет врагов)! Пусть ты всегда узнаешь, что есть направо и что налево от тебя!"; или же: "Когда станут стрелять, пусть в тебя не попадут! Когда станут рубить мечом, пусть он не сечёт! Путь, что ты предпринимаешь, пусть будет счастлив! Твоим спутником пусть будет Кыдыр (Илья)! Пусть силу тебе даёт пророк Азрель-Али!" У сибирских тюрков мы находим следующие формы благословения отъезжающему молодому богатырю. Дядя говорит племяннику: "Выстреленная тобою стрела да не падёт на землю! Да будешь ты человек, который берёт и находит! Да не умрёшь ты! Да не пропадёшь ты! Буди богатырь! Пори грудь богатырям, хватай красавиц за косу! Да имеешь ты душу, что не робеет! Да имеешь ты кровь, что не льётся!". Одним словом, все эти благословения не что иное, как "заговор" (у киргизов уже с примесью некоторых мусульманских подробностей).

Во время своих подвигов богатыри былин, встав утром от сна, "чистою водою умываются, белою ширинкою утираются". Опять и эта подробность зашла в былины не из русского быта, а из восточных поэм и песен. Здесь надо видеть не рассказы о чистоплотности богатырей, а рассказы о соблюдении особого обряда, предписанного законом, верою, и это доказывается тем, что об умываньи ранним утром говорится у нас исключительно только перед самым началом какого-нибудь подвига богатырёва. Там, где речь идёт не об начале подвига или не о богатыре, а о других действующих лицах, там былина не говорит ни слова об умываньи. Точь-в-точь то же самое мы находим и в песнях монгольских и тюркских народов. Народы эти, как не раз замечали о них, сами по себе в действительности не любят умыванья, даже считают его отчасти чем-то грешным. И, несмотря на это, герои их эпических рассказов перед началом каждого подвига, и именно рано утром, только что встав от сна, умываются. Так, Гессер-Хан, проснувшись, прежде всего умывает себе лицо и руки; телеутский богатырь Алтаин-Саин-Салам, проснувшись от мертвенного усыпления, прежде всего говорит: "Дайте мне воды умыться!", а потом уже пускается на подвиги; сагайский богатырь Ай-Толызы, проснувшись утром, тотчас умывает себе руки, лицо и ноги; богатырь чернолесных татар Тарбатты-Тапа тоже утром рано умывает себе лицо и руки: богатыри же киргизских поэм и песен ещё чаще остальных эпических своих товарищей совершают, каждый перед главным своим подвигом, умывание лица и рук. По всей вероятности, этот обряд идёт из глубокой древности: в поэмах брахманской эпохи он представляется нам под видом беспрестанных, никогда не опускаемых рассказом, омовений, совершаемых почти каждым действующим лицом, в виде утреннего обряда, посредством погружения в реку, море или пруд.

Важную и видную роль в былинах играет побратимство богатырей: братья названные есть у Ильи Муромца, у Добрыни, у Алёши Поповича, у Василья Казимировича, у Годена Блудовича и т. д. Этот обычай известен всей древней Азии, но, кажется, нигде он так часто не встречается, как в поэмах и песнях монгольских и тюркских. Так, в песнях минусинских татар богатыри Капак-Калеш и Хан-Миргэн положили быть братьями, и притом так, что первый стал считаться младшим, а второй старшим братом; богатырь чернолесных татар Адын-Тёрён-Алактай является побратимом богатыря Тогус-Толадая; шорский богатырь Хан-Алип побратим Хан-Пергэна; богатырь Аймангыс побратим Чек-Пергэна и т. д. Эти богатыри иногда становятся побратимами после боя, меняются конями, помогают друг другу во время подвигов — одним словом, мы тут находим те самые эпические подробности, что и у нас.

Приезжая к которому-нибудь врагу своему или вообще куда бы то ни было, в сердцах, русский богатырь обыкновенно "в палату идёт бездокладочно, не спрашивает у ворот приворотников, у дверей не спрашивает придверников, всех он взашей прочь отталкивает, смело проходит в палаты княжеские, — и вслед за тем те идут, жалобу творят". Черта совершенно восточная. У царской или ханской резиденции всегда стоят приворотники и придверники; примеры тому в Магабгарате, Рамаяне, сказках Сомадевы, "Шах-Намэ", "Гессер-Хане", "Дзанглуне" и т. д. очень многочисленны. Но всего чаще в монгольских и тюркских поэмах и песнях пространно рассказывается, как приезжий богатырь оттолкнул этих придверников, и когда входил силою, какие тут произошли разговоры. В индийских и персидских поэмах мы не встречаем таких сцен насилия. В виде особенно характерного примера можно представить следующее место, из одной песни минусинских татар. Богатырь Канак-Калеш приезжает к страшной ханше, и 60 богатырей не хотят пропустить его к ней в жилище.