– У тебя что, нет накидки, Стелла? Эти вечера очень красивы, но коварны.

– Здесь нет ни ветерка, – сказала Стелла с легким смешком.

– Да, да! – сказал он и положил руку на подлокотник. – Ты должна быть осторожна, действительно должна, моя дорогая, я пойду и принесу тебе…

– Одеяло и костюм из соболей, – вмешался старик с добродушным подшучиванием. – Позвольте мне, я молод и полон энергии, а вы стары, истощены и утомлены, наблюдая за больной и, возможно, умирающей девушкой, которая съедает три огромных тарелки в день и может перехитрить Уэстона. Я пойду, – и он ушел и оставил их. Мягкий смех Стеллы последовал за ним, как музыка.

Лейчестер стоял рядом с ней и молча смотрел на нее сверху вниз. Для него в этом деревенском кресле было все, что есть хорошего и достойного в жизни, и, когда он смотрел, страстная любовь, которая так неуклонно горела в его сердце, светилась в его глазах.

Неделями, месяцами он наблюдал за ней. Наблюдал терпеливо, как сейчас, наблюдал за ней из тени смерти в мир жизни; и хотя его глаза и тон его голоса часто говорили о любви, он так натренировал свои губы, что воздерживался от открытой речи. Он знал всю меру потрясения, которое поразило ее, и в своем великом почтении и непостижимой любви к ней он сдерживался, опасаясь, что одно слово может вернуть то ужасное прошлое. Но сейчас, сегодня вечером, когда он видел слабый румянец, окрашивающий чистые щеки, видел, как свет заката отражается в ее ярких глазах, его сердце забилось с тем трепетом, который говорил о давно подавляемой страсти, требующей выражения.

Как девушка, она почувствовала, что что-то происходит у него в голове, и ее охватила великая застенчивость. Она почти чувствовала, как бьется ее сердце.

– Не хочешь ли присесть? – наконец сказала она тем тихим, шепчущим голосом, который звучал такой сладкой музыкой в его ушах. И она отодвинула платье, чтобы освободить для него место.

Он подошел и сел на скамью рядом с ней.

– Разве ты сейчас не чувствуешь ветерка? – спросил он. – Жаль, что я не захватил с собой накидку, на случай, если ты ее забыла.

Она оглянулась на него. В ее глазах и на губах играл смех.

– Разве ты не слышал, что сказал дядя? – спросила она. – Разве ты не знаешь, что он смеялся, на самом деле смеялся надо мной? Когда ты поймешь, что я здорова, сильна и до смешного крепка? Разве ты не видишь, что людей в отеле очень забавляет твоя забота о моем хрупком здоровье?

– Мне плевать на людей в отеле, – сказал он тем откровенным, простым тоном, который так ясно говорил о его любви. – Я знаю, что не хочу, чтобы ты простудилась, если я могу что-то сделать!

– Ты … ты очень добр ко мне, – сказала она, и в е голосе послышалась легкая дрожь.

Он засмеялся своим коротким, отрывистым смехом, каким-то странным образом смягченным.

– Неужели? Ты могла бы сказать, что человек был особенно "хорош", потому что он проявил некоторую заботу о безопасности особенно драгоценного камня!

Ее глаза опустились, и, возможно, бессознательно, ее рука немного приблизилась к его.

– Ты хороший, – сказала она, – но я ни в коем случае не драгоценный камень.

– Ты все, что для меня редко и дорого, моя дорогая, – сказал он, – ты для меня весь мир. Стелла! – он остановился встревоженный, чтобы не встревожить ее, но его рука обняла ее, и он осмелился притянуть ее ближе к себе.

Это было единственное объятие на которое он решился с той ночи, когда она упала в его объятия у дверей коттеджа в Карлионе, и он почти боялся, что она отпрянет от него в новой странной застенчивости, охватившей ее, но она этого не сделала. Вместо этого она опустила голову ему на грудь, и страсть сильного мужчины в одно мгновение набрала полную силу и получила власть.

– Стелла! – прошептал он, прижимаясь губами к ее губам, которые не отвернулись, – могу я сказать? Ты позволишь мне? Ты не будешь сердиться?

Она не выглядела сердитой. В ее глазах, устремленных на него, не было ничего, кроме покорной любви.

– Я ждал, кажется, так долго, потому что боялся побеспокоить тебя, но теперь я могу говорить, Стелла? – и он притянул ее ближе к себе. – Ты станешь моей женой … скоро, скоро?

Он ждал. Его красивое лицо красноречиво выражало мольбу и тревогу, и она откинулась назад и посмотрела на него, и опустила глаза. Легкая дрожь пробежала по ее губам.

Это "Да" только он один мог услышать.

– Моя бедная дорогая! – пробормотал он, обнял ее лицо и повернул к себе. – О, моя дорогая, если бы ты знала, как я тебя люблю, с каким нетерпением я ждал! И это скоро случится, Стелла! Моя маленькая женушка! Моя собственная!

– Да! – сказала она и, как в прежние времена, приподнялась в его объятиях и поцеловала его.

– И … и графиня, и все они! – пробормотала она, но с легкой странной улыбкой.

Он спокойно улыбнулся.

– Не сегодня вечером, дорогая, не будем сегодня говорить о внешнем мире. Но посмотри, не все они, как ты выразилась, одного мнения. Вот одна из них, – и он достал из кармана письмо.

– От Лилиан! – сказала она, инстинктивно угадав.

Лейчестер кивнул.

– Да, возьми и прочти его. Ты найдешь свое имя в каждой строчке. Стелла, именно это письмо придало мне смелости поговорить с тобой сегодня вечером. В конце концов, женщина знает женщину. Ты прочтешь, что она говорит:"Ты все еще боишься, Лей, – пишет она, – спроси ее!" и я спросил. И теперь все прошлое будет похоронено, и мы наконец будем счастливы. Наконец-то, Стелла, где … где это будет?

Она молча поднесла письмо к губам и поцеловала.

– Что ты скажешь о Париже? – спросил он.

– Париж! – эхом отозвалась она, краснея.

– Да, – сказал он, – я разговаривал со старым доктором, и он считает, что ты достаточно сильна, чтобы сейчас немного разволноваться, и считает, что экскурсия в Париж была бы как раз тем, что нужно для завершения дела. Что ты скажешь, – продолжил он, стараясь говорить деловым тоном, но наблюдая за ней нетерпеливыми глазами, – если мы отправимся в конце недели, это даст тебе время подготовиться, не так ли?

– О, нет, нет…!

– Тогда в начале следующей, – великодушно ответил он, – и мы поженимся примерно в среду.

Она издала слабое восклицание и поочередно то бледнела, то краснела, но он был непоколебим.

– И тогда мы сможем весело провести время, прежде чем остепенимся.

– Остепенимся, – сказала она с