Мой отец потерял все, что у него было, думала она. И в этом виновата я.

III

1171 год

Питер Фицдэвид улыбался. Был теплый летний день. Мягкий свет словно стекал с гор Уиклоу и уплывал в широкую синеву залива. Наконец-то Дублин.

Он долго ждал возможности поехать сюда. Прошлой осенью, когда в город пришли Стронгбоу и король Диармайт, его отправили на юг, охранять порт Уотерфорд. Питер хорошо делал свое дело, но к тому времени, когда зимой Стронгбоу вернулся в Уотерфорд, он как будто почти забыл о его существовании.

Порт Уотерфорд стоял в очень красивом месте возле широкого устья реки. Первоначальное поселение викингов здесь было почти таким же древним, как в Дублине. Купцы приплывали сюда из юго-западных портов Франции и даже из более далеких мест. Стронгбоу раскинул здесь большой зимний лагерь, но сам размер этого лагеря лишь добавлял Питеру тревоги. У английского лорда было так много рыцарей, и среди них его родственники, приближенные, друзья и сыновья друзей, что становилось понятно: понадобится очень много времени или какое-то особенное действие с его стороны, прежде чем наступит его очередь получить свое вознаграждение. Более того, к концу весны некоторые молодые люди вроде самого Питера стали задумываться о том, чем вообще может закончиться весь этот поход. Мнения на этот счет разделились.

– Диармайт и Стронгбоу хотят захватить весь остров, – говорили одни.

Питер тоже считал, что ирландский король на это рассчитывает и с хорошо вооруженной армией Стронгбоу действительно может добиться успеха. Ирландские вожди, какими бы они ни были отчаянными воинами, ничего не могли противопоставить мощной кавалерийской атаке, и большого количества лучников у них тоже не было. Даже верховный король со всеми его сторонниками едва ли мог их остановить.

Но были и другие, которые считали, что задача уже почти выполнена. А если так, то большинству из них должны заплатить и отправить по домам. Уж меня-то точно отошлют почти ни с чем и я не смогу помочь матери, сокрушался Питер. И уже начинал подумывать о том, где найти новую работу. Но потом, уже в мае, произошли неожиданные перемены.

Король Ленстера Диармайт, вернув себе свое королевство, внезапно заболел и умер.

Что должно было произойти после этого? Да, конечно, отдав Стронгбоу в жены свою дочь, король Ленстера пообещал сделать его своим наследником. Но чего стоило такое обещание? Питер к этому времени уже достаточно много знал об обычаях острова, чтобы понимать: новый король или вождь избирается его народом из числа его ближайших родственников. У Диармайта остались брат и несколько сыновей, и по ирландским законам не могло быть и речи о том, чтобы какой-то иностранец, муж их сестры, занял престол. Однако вскоре стало понятно, что по крайней мере сыновья Диармайта пребывают в сомнении.

– У них нет выбора, – сказал как-то Питеру один купец в Уотерфорде. – У Стронгбоу три сотни рыцарей, три сотни лучников и тысяча пехотинцев. У него сила. Без него они ничто. Если они будут держаться за него, у них хотя бы останется надежда сохранить часть того, что они потеряли.

– По-моему, все не так просто, – возразил Питер.

По феодальным законам, установленным в Англии Плантагенетами, большие владения вроде Ленстера должны были переходить к старшему сыну; если же речь шла о наследнице, она не могла выйти замуж без дозволения короля, а короли обычно предпочитали выдавать таких наследниц за своих преданных друзей. И поскольку Диармайт признал короля Англии Генриха своим сюзереном, а Стронгбоу в любом случае был вассалом Плантагенета, то английский лорд мог поставить себя в опасное положение, приняв Ленстер в качестве наследства.

– Ему уж точно необходимо разрешение короля Генриха, – объяснил Питер купцу в Уотерфорде. – И мне интересно, получил ли он его.

Однако как раз в это время английскому королю Генриху II и без того было о чем подумать. Вряд ли он вообще осмелится высовывать нос, думал Питер.

В самом начале января из Англии пришли ужасные новости. Вскоре об этом уже знала вся Европа. Английский король убил архиепископа Кентерберийского. Такого неслыханного события никогда прежде не случалось.

Все разногласия между королем Англии и архиепископом Томасом Бекетом обычно касались власти и юрисдикции Церкви. Генрих II настаивал на том, что члены религиозных орденов должны представать перед обычным светским судом, если они совершают такие преступления, как убийство или кража. Бекет, его бывший друг и канцлер, обязанный своим постом архиепископа все тому же Генриху, упрямо возражал королю, и их спор был нелицеприятным и продолжительным. Находились и такие среди высшего духовенства Англии, которые считали, что Бекету власть ударила в голову. Но после многих лет раздора несколько рыцарей Генриха, предположительно услышав, как король в раздражении крикнул: «Неужели никто не избавит меня от этого мятежного святоши?», решили, что это приказ убить архиепископа, и тут же его исполнили, прямо перед центральным алтарем Кентерберийского собора.

Вся Европа была потрясена. Все проклинали Генриха. Сам папа обвинил его в убийстве. Люди говорили, что король должен предстать перед судом, а Бекета нужно причислить к лику святых. Поэтому Питер предполагал, что короля Англии сейчас больше занимает его собственное будущее, а не какая-то отдаленная провинция вроде Ленстера.

Стронгбоу зря времени не терял. Он отправился прямиком в Дублин. Но Питера снова с собой не взяли. Новости из Дублина приходили тревожные. Изгнанный дублинский король вернулся с северных островов с целой флотилией, однако норвежцы испортили все дело: пока они атаковали восточные ворота, англичане вышли через южные, напали на них с тыла и разбили наголову. Короля Дублина тоже убили. Но хотя он и не сумел вернуть себе свой город, никто не думал, что верховный король Ирландии будет просто сидеть и смотреть, как англичане захватывают остров часть за частью да еще и занимают самые крупные порты.

– Верховный король скоро будет там, – сообщил Питеру прибывший из Дублина человек. – Поэтому туда срочно перебрасывают все силы. Ты тоже едешь.

Так наконец Питер и прибыл в Дублин тем ясным летним днем. А когда он доложил о прибытии Стронгбоу и разместил своих людей, то уже знал, что ему делать.

Он обязательно навестит своего старого друга Гилпатрика и его родных. Интересно, как поживает его хорошенькая сестра, думал он.

Матушка Гилпатрика редко видела повод жаловаться на мужа, хотя знала, что иногда необходимо надавить на него. Когда Гилпатрик не явился на свадьбу своего брата Лоркана, она рассердилась так же, как и ее муж. Это было публичное оскорбление и унижение для всей семьи. И если после этого ее муж не желал видеть Гилпатрика, она его не винила. Но рано или поздно с этой распрей необходимо было покончить. И через год она решила, что для всех будет лучше, если священник снова позволит сыну бывать дома. За этим последовали несколько недель осторожных уговоров и слез, после чего ей наконец удалось убедить мужа, и тот пусть и с некоторым раздражением, но согласился снова видеть у себя Гилпатрика.