Она быстро подошла к тайнику под хлебной печью. Если знать, как именно отодвинуть в сторону небольшой плоский камень, это занимало всего мгновение. Уна сунула руку внутрь. Потом глубже. Ощупала все внутри. И…

Пусто. Уна просто не могла в это поверить. Нахмурясь, она снова проверила тайник. Ничего. Должно быть, это какая-то ошибка. Она высоко закатала рукав и повторила попытку, вертя рукой так и эдак, пока не нащупала дальнюю стенку тайника.

Сомнений не оставалось. Тайник был пуст. Железный ящик украли. Уну внезапно охватил леденящий страх, потом безмерное отчаяние. Кто-то нашел сокровища отца, и теперь все сбережения ее семьи пропали. Уна отступила назад и огляделась по сторонам. Куда же его могли переставить? Может, стоит поискать в доме? Уна снова посмотрела в сторону калитки: никого. И торопливо вбежала в дом.

Темнота не мешала ей, ведь она знала здесь каждый уголок и могла ходить с закрытыми глазами. Не заботясь о порядке, она расшвыривала вещи в разные стороны, отодвигала скамьи от стен, сбрасывала на пол накидки, одеяла и даже одну кольчугу. В раздражении она даже метнула через всю комнату две металлические чаши, которые с громким лязгом запрыгали по полу. Несмотря на спешку, она тщательно обыскала все закутки, но ящика с серебром нигде не было. Прислонясь к косяку двери и с горечью глядя перед собой, она поняла, что опоздала. Ее отец потерял все, что имел. Голова ее опустилась, и на глаза навернулись слезы.

А ведь все могло быть по-другому. Если бы она тогда не гонялась за глупой Фионнулой, а продолжала наблюдать, как просил отец, то увидела бы англичан гораздо раньше. И если бы она сразу после этого побежала к отцу, у него было бы больше времени отнести ящичек в церковь Христа. Или, по крайней мере, он бы решил, что взять серебро с собой на причал безопаснее. А вместо этого он волновался из-за ее долгого отсутствия и не успел принять правильного решения. И пусть рассудок твердил Уне, что все ее предположения могут оказаться ошибочными, сердце говорило другое. Это я во всем виновата, думала она. Моя семья разорена из-за меня. Уна стояла в тихой пустоте своего дома, окаменев от горя. И даже не сразу почувствовала на плече чью-то руку.

– Что-то ищешь?

Уна не совсем поняла английскую речь, да это и не имело значения. Она резко развернулась. Пальцы мужчины тут же сжались на ее запястье.

Куртка из толстой кожи, исцарапанная с правой стороны. Заросшее темной щетиной лицо, крупный отвратительный нос, налитые кровью глаза. Он был один.

– Ищешь, что бы стащить?

Уна его не понимала. Он поднес к ее лицу серебряную монету, очень похожую на те, что лежали в заветном ящичке ее отца. Мужчина хихикнул и спрятал монету. В его глазах появился какой-то странный блеск.

– А нашла меня.

Держа девушку одной рукой, другой он начал расстегивать ворот котты. Может, слов Уна и не понимала, зато в его намерениях можно было не сомневаться. Она попыталась вырваться, но заскорузлая рука мужчины держала ее крепко. Когда он дернул Уну к себе, она почувствовала, с какой легкостью он это сделал, и поняла, насколько он силен. Она никогда еще не чувствовала себя такой слабой и беспомощной.

– Наказание за воровство куда строже, чем то, что я с тобой сделаю, – сказал мужчина. Он видел, что девушка его не понимает, но это его не остановило. – Тебе повезло, вот что я скажу. Повезло, что тебе достался я.

Уна была настолько ошеломлена и напугана, что даже не сразу закричала.

– Помогите! – опомнившись, завизжала она во все горло. – Насилуют!

Ничего не произошло. Она закричала снова.

Солдата, похоже, это ничуть не беспокоило. Уна внезапно поняла, что, даже если ее и услышат, на помощь все равно никто не придет. Ближайшие дома, скорее всего, были заняты англичанами, а они даже не поймут ее слов. Она набрала побольше воздуху, собираясь закричать снова.

И тут солдат совершил ошибку. Сбрасывая куртку, он на мгновение выпустил руку Уны. Да, это было всего лишь мгновение, но она уже знала, как ей поступить. Конечно, ничего подобного Уна прежде не делала, но она была не глупа. Солдат видел, как она открыла рот, чтобы закричать, но не видел ее ноги, пока не стало слишком поздно.

Уна вложила в удар все свои силы. От внезапной резкой боли в паху солдат согнулся пополам и прижал ладони к животу.

И тогда она побежала. Еще до того, как солдат успел выпрямиться, она была за воротами. Она мчалась по улице, не разбирая дороги. Впереди шла группа солдат. Они уже собирались расступиться, чтобы пропустить ее, как вдруг за ее спиной раздался голос:

– Воровка! Держите ее!

Уну схватили сильные руки. Она пыталась вырваться, но ее просто подняли над землей. Она ничего не могла поделать. Прихрамывая, солдат подходил все ближе. Лицо его было искажено яростью. Уна не знала, повторит ли он попытку надругаться над ней, но отомстить он явно намеревался. Вот он подошел совсем близко и уже рванулся к ней, как вдруг…

– Что тут происходит? – раздался за ее спиной чей-то властный голос.

Солдаты тут же отпустили ее и расступились.

– Она воровка! – неуверенно пробурчал ее обидчик.

Уна увидела темную рясу и подняла голову.

Перед ней стоял отец Гилпатрик.

– Изнасиловать… – только и смогла она выговорить. И показала на небритого солдата. – Он пытался… Я зашла в наш дом…

Этого было достаточно. Священник в ярости повернулся к солдатам.

– Негодяи! – закричал он по-английски.

Из всего, что он говорил им, она поняла только несколько слов. Больница Святого Иоанна. Архиепископ. Король Диармайт. Мужчины выглядели смущенными. А тот, что напал на нее, сильно побледнел. Вскоре отец Гилпатрик уже вел девушку прочь.

– Я им сказал, что ты работаешь в больнице и находишься под защитой Церкви. И что я буду жаловаться архиепископу. Ты как-то пострадала? – мягко спросил он.

Уна отрицательно качнула головой.

– Я ударила его в пах и убежала, – призналась она.

– Ты правильно сделала, дитя мое, – кивнул священник.

Потом она рассказала ему о пропаже железного ящика и о монете в руке солдата.

– Ох! – грустно откликнулся отец Гилпатрик. – Боюсь, здесь мы уже ничем не поможем.

Он проводил ее до самой больницы, всю дорогу разговаривал с ней тихим, спокойным голосом, и, когда они пришли, она уже не только чувствовала себя гораздо лучше, но даже смогла обратить внимание на то, как хорош собой молодой священник, чего раньше никогда не замечала. В больнице жена Палмера сразу уложила Уну в постель, успокоила ее и принесла ей теплый бульон.

На следующее утро Уна уже полностью оправилась от испуга, и никто в больнице не заметил в ее поведении никаких перемен. Но это было не так. Ни через недели, ни через месяцы она уже не будет чувствовать себя как прежде. И дело было вовсе не в пережитом ею потрясении – об этом она довольно скоро забыла. Ее не оставляла совсем другая мысль, коварная в своей несправедливости.