Вообще — возможно ли?

* * *

Домик Аньели-Строптивицы, казалось, пребывал в этаком вневременье, на особом островке, куда минуты и часы не имели хода. «А вот тот, кто покидает его пределы…» — Фриний заставил себя не думать дальше, но в последний момент перед его мысленным взором промелькнула картинка: северное хайвуррское кладбище, пестрящее свежими могилами (после Цевировой Резни их было много…), одна — с букетиком ландышей у изголовья и молчаливой Аньелью подле. Тогда Строптивица вышла за пределы оградки своего подворья — и постарела сразу лет на десять. Хотя, конечно, не в этом дело…

Насколько он знал, на могилу дочери Аньель наведывалась редко. Годы брали свое, идти через полгорода к кладбищу ей было все тяжелее. А похоронить Омитту ближе не удалось, в городе царили беспорядки, покойников же, особенно безродных, часто без особых изысков укладывали в общую яму, и дело с концом. Если бы не хлопоты Тойры и Фриния…

«Если бы не я, может, она бы сейчас жила».

Это была старая боль и старая рана, но никогда не утихающая, не заживающая до конца. Он и поехал-то к Аньели во многом вопреки собственному желанию — и уж подавно вопреки желанию Тойры. Последний, услышав о том, что Фриний хочет попрощаться со Строптивицей, не изменился в лице, кивнул: «Разумеется», но тот знал: учитель и приемный отец от этой идеи не в восторге. Их размолвка со Строптивицей случилась давно, тем летом, когда Фриний проходил посвящение. И хотя Тойра неизменно навещал Аньель и помогал ей по хозяйству, от Омитты (а после… — и по собственным наблюдениям) он знал, что в отношениях между Строптивицей и Мудрым пролегла трещина. И с каждым годом эта трещина становилась всё шире и глубже.

Фриний не давал себе труда искать причин; считал, что его это не касается.

(Или, как понимает он сейчас в своем сне, подозревал, что как раз касается, — и поэтому не хотел вникать в неприятные подробности.)

— Я вас ждала, — сказала Аньель. — Мне бы с мальчиком поговорить. Позволишь?

Тойра лишь пожал плечами, мол, с чего бы я запрещал? Фриний спешился и прошел во двор, прихватив с собой посох. Впрочем, чародей редко теперь с ним расставался.

— Пойдем.

Она протянула было руку, потом передумала и просто кивнула в сторону дома. Там усадила на лавку за столом, сама села напротив, не зажигая свечей. Но он всё равно успел разглядеть коричневые крапинки в уголках ее глаз, пока еще малочисленные. Тойра наверняка тоже их видел. И, как и Фриний, знал, что они означают.

— Ты ходила лечить угольную лихорадку, — сказал он, укладывая посох себе на колени. — Хотя я говорил тебе: она не лечится.

— Я целительница, мальчик. — С тех пор, как ему дали новое имя, она перестала звать его Найдёнышем, но и Фринием не называла никогда, — только «мальчик» или «сынок». — Я целительница, а это означает, что я, насколько хватает моих сил, помогаю людям жить без болезней. Или безболезненно умирать.

Она замолчала и с силой потерла глаза. «Не больше двух недель», — подумал Фриний, подумал почти спокойно. Вместо жалости, которую он, казалось бы, должен был испытывать, Фриний ощущал нечто вроде брезгливости и легкого, зудящего чувства облегчения. Женщина, сидящая перед ним, не имела почти ничего общего с той Аньелью, которую он помнил.

— Тойре не рассказывай, — велела Строптивица. — Скорей всего, он сам углядел, а нет — так и не нужно. — Она провела рукой по столу, словно сметая всё, произнесенное до этого, и тем самым закрывая тему. — Ну, — спросила, — так куда ты теперь, после обучения своего? В Хайвурре решил не оставаться, а?

Фриний рассказал, что едет с Тойрой, потому что тот его нанял.

Строптивица покивала, словно именно это и ожидала услышать.

— Ну да, «нанял». Для чего же, разреши узнать.

— Я не уверен, что могу об этом говорить.

— А ты уверен, что сам-то знаешь правду? А-а, ладно, ты небось думаешь, я наговариваю на него, потому что мы в ссоре. И зазвала тебя сюда, чтобы против него настроить.

— А это не так? — Она усмехнулась.

— Мальчик-мальчик, ты хочешь быть сильным, но это не сила. Когда-нибудь ты поймешь… Сегодня тебе не до этого. Но однажды подумай, чего же от тебя хочет твой приемный отец.

— А ты знаешь это?

Строптивица качнула головой. Сейчас она выглядела старой, очень старой и казалась почти безумной, вопреки спокойному тону.

— Конечно нет, мальчик. Он никогда и никого полностью не посвящает в свои планы. Разве только если уверен, что от этого будет какой-нибудь прок.

Фриний ничего не ответил. Разговор начал вызывать у него досаду и небольшое раздражение. Да и затронутая Строптивицей тема ему не нравилась.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Можешь. — Она заглянула ему в глаза, хотя в домике по-прежнему царил полумрак. — Каждый год вспоминай о нашем разговоре, в день ее смерти. Всего один раз в год спрашивай себя, что ты делаешь и зачем. Особенно — зачем. Обещаешь, сынок?

— Обещаю.

Со двора донеслось лошадиное ржание, было слышно, как нетерпеливо бьют о землю копыта. Тойра вполголоса что-то проговорил, видимо, успокаивая животных.

— Намекает, — усмехнулась Аньель. — Пора тебе. Ну, ступай, чародей.

Досадуя на себя (и отчасти — на Строптивицу за то, что заставляет чувствовать эту досаду), Фриний попрощался и вышел из домика. Она не стала провожать и, почему-то он был уверен, даже не посмотрела им вслед из окна.

В молчании Тойра и Фриний проехали всю деревушку, и только когда оказались на Северном Ургуньском тракте, Мудрый спросил:

— Ты хоть защитный кокон держал, когда с ней разговаривал? Угольная лихорадка, знаешь ли…

— Держал, — отрезал Фриний, в душе дивясь собственной дерзости.

Тойра в знак согласия кивнул и как-то весь сгорбился в седле.

(«Только тогда, — думает в своем сне Фриний, — только тогда я понял, что он тоже стареет».

В тот день впервые Тойра показался ему очень дряхлым пожилым человеком, который находится в преддверии скорой старости и неизбежной смерти.)

* * *

Пивная улица, как ни странно, пахла именно пивом. Причем разных сортов, так что уже через несколько мгновений нос отказывался верить в то, что обонял, во рту становилось сухо, кружилась от обилия возможностей голова, чрево же, как и положено чреву, глухо урчало и требовало утешения — сей же час!

— Ну и где наш «Сверзившийся рыцарь»? — спросил у врачевателя Гвоздь.

Тот, похоже, еще не вполне проснулся и проспался, поэтому громко, со всхлипом, вдохнул здешний густой воздух, после чего