Акционироваться мои партнеры не желают категорически, об ипотечном кредите лучше и не заикаться, спекульнуть куском участка мы не можем в течение пяти лет — иначе сразу за решетку. Я требую прямого ответа, где они намерены брать деньги.

Бенни начинает долго и заумно парить мне мозги разными сальдо-бульдо, рассчитывая, видимо, что я ничего не пойму. Но мне и без диплома бухгалтера ясно, что он попросту гонит порожняк, а суть в том, чтобы я своим делом занималась, а деньги, мол, не моя забота, когда надо, тогда и будут. А Джулиан знай подкидывает всякие сюжеты. Новые точки высмотрел, всерьез предлагает разрабатывать. В Риджент-парке, в Блумсбери и — ты только не падай в обморок — в Южном Кенсинг-тоне.

— Да-а… — задумчиво протянула Соня. — И что, все одновременно?

— В том-то и дело. Причем страусу понятно, что в таких краях бесхитростная пролетарская изба-сношальня типа тети Поппиной не пройдет. Богатеньким подавай изыск, фантазию, каприз, а это немалых денег стоит, как и земелька тамошняя. Я не поленилась, съездила на все объекты. Как минимум, полная капитальная реконструкция, а вообще — все сносить и строить заново. На круг миллионов десять, не меньше. Бред какой-то. Крутит нами кто-то сильный, очень сильный. Но, черт, должен же этот сильный понимать, что даже при самом благоприятном раскладе вложения начнут окупаться не раньше чем через два года, а полностью покрыть затраты удастся лет через пять, если вообще удастся.

— Сомневаешься?

— Бизнес наш эффектный, но очень уязвимый. Со многих сторон. Ты даже не представляешь себе, на какой мелочевке можно прикрыть любое заведение. А тот уровень, на который мы выходим, вообще из категории «hard play». Когда ставки возрастают автоматически, а исход все менее предсказуем. Одно дело, когда с домами терпимости мудохается всякая гольтепа вроде той же Поппи. Или меня…

— Уж и гольтепа! Да у тебя Гермесова ручка, до чего дотронешься, то в золото превращается! — Соня нагнулась и прижалась губами к Таниной руке.

— Кстати о золоте. Мой брокер получил такую информацию, конфиденциальную, разумеется, что след икарусовых капиталов в Бразилии отыскался. Пока не подтвердилось, но уже есть клиент, какой-то Пойзонби, готовый мои векселя перекупить за двадцать тысяч, только надо тратту на него сделать.

— Соглашайся немедленно. Знаешь, сколько таких слухов ходит, и пока ни один не подтвердился.

— Я уже согласилась, — вертя бокал за ножку, проговорила Таня. — На Ривьеру хочу смотаться на недельку-другую. А то позор какой-то, третий год в свободном мире, а дальше Парижа не выбиралась. Со мной поедешь?

Соня взвизгнула, совсем как девчонка, и кинулась осыпать подругу поцелуями.

— Ну-ну, довольно. — Таня легонько оттолкнула не в меру раздухарившуюся корреспондентку. — Только у меня к тебе одна просьбочка есть.

— Для тебя — все, что угодно!

— Ты по своим каналам насчет моих компаньонов провентилируй. Всех троих, ладно? Очень мне интересно, что за игры за моей спиной ведутся и кто за ниточки дергает.

— Безумный техасский миллионер, — задумчиво сказала Соня.

— Или умный британский жулик. Про порнографические кинотеатры читала?

— Смотря какие…

— Которые «Коза Ностра» в Штатах пооткрывала, чтобы денежки свои отмывать.

Не превращается ли наша «Зарина» в аналогичный банно-прачечный трест?

— А что, не исключено… Я сейчас, кажется, стучат. Соня поднялась с пластмассового кресла и скрылась за стеклянной дверью.

Разговор происходил на террасе, выходящей в небольшой ухоженный садик с пышно цветущими декоративными кустами неизвестных Тане пород и весело раскрашенными скульптурками гномов и мухоморов. Садик этот располагался позади трехэтажного белого домика с островерхой крышей, увенчанной бронзовым флюгером с крылатым Эросом вместо традиционного петушка. Домик находился на юго-западе Большого Лондона в тихом и зажиточном городке Патни и принадлежал журналистке Соне Миллер. С прошлой осени сюда нередко наезжала, иногда оставаясь на несколько дней, ее младшая подруга, очаровательная миссис Дарлинг.

Таня повернула голову. В дверях стояла Соня и подзывала ее.

— Что там?

— Явился твой благоверный. Видок жуткий. Я его отослать пыталась, но он не уходит. Говорит, очень важно. Пообщаешься или полицию вызвать?

Таня вздохнула.

— Веди уж…

Вид у Аполло Дарлинга был действительно жуткий. Постарел, сгорбился, черные синяки под глазами, щеки впалые, на немытой голове — огромный горбатый картуз, вроде тех, в которых изображают парижских коммунаров. Правая рука на перевязи.

И, несмотря на жару, коричневое кожаное пальто.

— Излагай, — бросила Таня, не предложив сесть.

— Таня, я…

— Денег не дам, предупреждаю.

— Но у меня есть права… Юридически я все-таки твой муж, и имущество…

— Валяй, отсуживай. Еще поглядим, — не дала договорить Таня.

— Слушай, положение у меня отчаянное, я на все пойду.

— На что же, интересно?

— Допустим, заявлю в иммиграционное управление, что брак наш чисто фиктивный, покупной. Доказательства у меня имеются. Ну, отпарюсь полгода в каталажке, зато тебя в наручниках запихнут в самолет до Москвы. Сейчас это быстро.

— Садись, — резко сказала Таня. — И все в подробностях.

Аполло покосился на Соню, застывшую в позе сварливой домохозяйки.

— Соня, минут на пять…

Мисс Миллер открыла рот, намереваясь что-то возразить, но промолчала и вышла, хлопнув дверью.

— Как ты подниматься стала и меня из дела вышибла, — начал Дарлинг тихо и торопливо, — совсем плохо пошло все. Тесто, которое с тебя получил за то, что бумаги выправил, быстро стаяло. Бизнеса никакого. Ну, я помыкался кое-как, а тут месяца два назад такое предложение получил — закачаешься.

Таня наклонила голову, показывая, что внимательно его слушает.

— Бар в Бристоле, классный, со всеми наворотами, и очень дешево, только деньги быстро нужны были. Джимми, ну тот парень, на которого продавец вышел, собрал, сколько мог, но трех больших все равно не хватало. Он и предложил войти в долю. Я подсуетился, у дружка одного занял, бабки внес, все путем. А Джимми, падла, кинул меня в последний момент, отвалил со всей наличностью.

— Ну и?..

— Ну и! Дружок тачку мою конфисковал, деньги вернуть требует, счетчик поставил.

— Сколько?

— Было три. Сказал, если в срок не отдам, будет пять. Еще неделю просрочу — семь, две — кончат меня!

— Круто. И что теперь?

— Третья неделя пошла.