это не очень хорошая жизнь. При любых вводных. При любой заботе. При любых условиях. Они всегда ощущали себя неполноценными и ущербными, и, простите, я, прожив с ними бок о бок многие годы, об этом знаю гораздо больше вашего.

— А почему Джессика решила хоронить их именно здесь? — не удержалась Берта. — Почему не на Анлионе? Почему не там, где они появились на свет, на Онипрее? Почему Окист?

— Всё просто, — Ри повернулся к ней. — Тринадцатый был кровником Ита. Кровь к крови, сказала она. И тут я с ней согласен. Пусть те, кто пал на этой дороге, лежат в одной земле.

— Пал на этой дороге… — Берта покачала головой. — Не от твоей ли руки, Ри, они на этой дороге все пали? Тебе не стыдно?

— Ты злишься сейчас, потому что в тебе говорит горе, — Ри отвернулся. — Но когда ты увидишь, каким станет этот мир, весь мир, лет через десять или двадцать, ты изменишь своё мнение.

— Идеалист… пафосный, помпезный идеалист, — полушепотом сказала Берта. — Мечтатель… каким станет мир? Каким может стать мир, устройство которого началось с чужой крови и горя? Пусть ничтожного в масштабах вселенной, но всё равно. Ты не добро вложил в эту твою систему, нет. Ты вложил в неё предательство и страдания. Изначально. И ты планируешь из такого семени вырастить что-то хорошее? Правда? Не думаю, что у тебя получится. Ты первоначало, архэ, разделенный бог, и ты хочешь перестроить мир, сделать его новым и правильным, но что ты заложил в его основу? Горе и боль? Ты плохо начал, Ри. И плохо кончишь, помяни мои слова. Знаешь, хорошо, что ты позволил нам уйти. Мы постараемся уйти… чтобы быть максимально далеко от тебя. Разве что сюда будем возвращаться — принести цветы и попросить прощения у тех, кого мы не смогли уберечь от твоего правильного мира и высшей справедливости…

Он встала, и, не прощаясь, пошла обратно к дому.

— А ведь она права, — тихо сказал Фэб, тоже поднимаясь. — Она сейчас как никогда права… маленькая, храбрая женщина. Хорошо, что у неё нашлись силы сказать тебе правду. Надеюсь, сумею её уговорить присутствовать на похоронах. Я бы не хотел идти туда только с Киром.

— А как же двое оставшихся? — спросил Ри с непонятной интонацией.

— Они уже сказали, что не пойдут, — покачал головой Фэб. — И незачем. Мотыльков они не знали, вас тоже не знают, но при этом ненавидят. Мы придем втроем — проститься с теми, кого знали и любили. Но только потому что знали и любили, а не для того чтобы создать компанию твоей жене. Которая и пальцем не пошевелила для того, чтобы предотвратить то, что случилось.

* * *

Разумеется, Джессика и Ри не стали останавливаться на планете, они отправились ночевать на корабль. Ариан пока что на Окист не сходил, но Фэб искренне надеялся, что на похоронах он объявится — Фэбу хотелось хоть одним глазком посмотреть на Барда. Да и к Ри у Фэба, да и Берты с Киром, было немало вопросов: в частности о том, каким образом и где они нашли Ариана. Тот, первый разговор, произошедший у дома, сейчас был не в счет: слишком много эмоций, слишком мало информации. Но Фэб, против ожиданий, призвал всех не торопиться, выждать. Скажут, заверил он. Сперва слегка их раззадорим, раскачаем, и скажут. Потому что Ри некому похвастаться, а ведь хочется. Ему действительно хочется рассказать о своих победах, о том, как именно он выиграл эту схватку — которую он искренне считает именно схваткой, и ничем иным. Он победил, а победу оценить некому. Потому что для других его победа — не более чем данность, событие, пусть и не рядовое, но уж никак не существенное, заслуживающее такого пристального внимания. Ну да, были какие-то пленники. Ну да, был приказ их грохнуть. Ну да, «евонная баба» таскала с собой за каким-то шутом холодильники… но, черт возьми, ни правду открыть всем подряд, ни насладиться чувством завершенности и справедливости он по сей день так и не сумел.

* * *

Джессика с каким-то помощником весь прошлый день летала по планете в поисках места, которое подошло бы для последнего пристанища Мотыльков, но, к её удивлению, она неожиданно столкнулась с рядом препятствий, о которых и подумать не могла.

Сперва ей последовательно отказали все церкви всех концессий. Бионики? Вы хотите похоронить бионики в освященной земле?! Дама, вы ненормальная. Вы бы еще любимую статуэтку из вашей гостиной попросили таким образом похоронить. Даже отец Анатолий, к которому Джессика обратилась сперва как к доброму старому знакомому, при упоминании Мотыльков тут же сделался суров и неприступен. Да, конечно, знал, да, видел, да, общался, но это, дорогая моя, не показатель. Потому что есть определенные правила и непреложные законы, которые любой священник обязан соблюдать, и будет соблюдать. Они, дорогая моя, людьми не являлись, потому что человек получает душу при рождении от отца и матери, а они как образовались? И люди ли они вообще после этого? Я, конечно, разделяю ваше горе, но я не могу позволить хоронить в освященной земле невесть кого. Это, знаете ли, уже тянет на оскорбление чувств других прихожан, которые непременно спросят — батюшка, а что же ты кукол в освященной земле зарыл? Пусть и ходячих, пусть и говорящих, пусть даже и мыслящих, но — не рожденных, не сотворенных, а сделанных. Такими вещами не шутят, это не игра. Нет и нет, и точка.

Примерно так же ей ответили и все другие священники, к которым она обращалась, поэтому с мыслью о кладбище Джессике пришлось расстаться довольно быстро. Она попробовала намекнуть Фэбу, что неплохо было бы организовать захоронение рядом с часовней, на уступе, но тут снова вмешался отец Анатолий, да и Фэб тоже выразил категорическое несогласие. Не надо. Вот просто не надо, и всё. А если рядом с той, старой часовней, неподалеку от дома? Тоже не надо, там молодежи много, кто-то ленточку на дерево повесит, а кто-то, может, и что другое сделает — молодежь, она очень разная бывает. Мы уедем в ближайшее время, следить за могилами и защищать от вандалов их будет некому. К тому же могилы будут не совсем обычными, если ты понимаешь, потому что в них будут лежать отнюдь не люди, а любопытство человеческое… в общем, ни в