Аморализм работает на упрощение, примитивизацию представлений о человеке и социальной системе, обществе как таковом, подавляя потенциал идеализма, стремления к высшему, общему благу. Это и есть «простота советского человека» – состояние ценностной стерилизованности или, другими словами, единство в низости, в ясном понимании совмещения и близости жестов унижения, подавления или обласканности человека. Шок от этого – когнитивный, психологический – не вызывает какого-либо социального или этического сопротивления, мысли: «Нет, это какой-то абсурд, это просто невозможно!» —«Возможно и даже очень».

Сенека полагал, что «наглость — не что иное как ложный признак величия». С уходом советской идеологии, массовым разочарованием в демократических реформах административный произвол лишился какого бы то ни было обоснования или оправдания. «Скрепами» общества оказались ложь и демагогия, использующие все возможные пласты и ресурсы символических значений: имперских, коммунистических, нацистских, расистских, православных, либерально-демократических, правового государства, модернизационного рывка, социального государства и пр. Способность к свободному оперированию подобными идеологемами – главный признак, характеризующий сегодняшние публичные фигуры, опознаваемые прежде всего по этим демагогическим качествам (отделяемые таким образом от чисто технических управленцев, чиновников-технократов, чистых функционеров массового управления). Образец здесь задан Жириновским, у которого учились все ведущие сегодняшние российские лидеры. Но председатель ЛДПР не творец, а лишь импровизатор. Стиль политической шпаны, лихого демагога и политического шулера стал эмблемой политического курса нового авторитарного режима примерно с 2003 года, после закрепления путинской группировки у власти и устранения любых независимых от нее фигур (как прежних губернаторов, так и крупных новых финансовых магнатов).

Ни ложь, ни политическая демагогия не являются чем-то особенным в истории общественной жизни[295]. Особенным это становится (как сегодня в России), когда достигает качества предельной обнаженности, полной выраженности пренебрежения общепринятыми нормами «приличия», о которых писал Макиавелли, точнее – демонстрации отсутствия каких-либо ограничений для них со стороны социальных институтов или общественного мнения. Лживость высших или ведущих политиков и государственных функционеров – президента, премьера, прокуроров, судей, депутатов, министров – это демонстративный эквивалент их силы или влияния. Впечатляющей характеристикой нынешней власти оказывается ее наглость и уверенность, что так и должно быть, что ложь, осознанно и публично предъявленная политическим или партийным лидером, высокопоставленным чиновником (министром, руководителем Следственного комитета или генеральным прокурором, судьей, депутатом), должна быть принята людьми безропотно только потому, что это заявлено теми, у кого в руках власть, должна заставить подчиниться – не поверить, а продемонстрировать отсутствие несогласия. Эта уверенность держится на подразумеваемой всеми посылке, что воля тех, у кого власть, какую бы несусветицу и неправду они не несли, какие бы размеры не принимали их злоупотребления (хищения, откаты, присвоение и т. п.), должна определять социальный порядок в стране и его определяет. Власть имущие защищены от какого-либо привлечения их к ответственности, вне зависимости от того, что они делали. Единственно, перед кем они могут отвечать, – это диктатор, если сочтет, что это в его интересах. Но, как показывают опросы, люди убеждены, что «наверху» действуют нормы групповой сплоченности, круговая порука соучастников, и так просто ни окружение не отпустит Путина, ни сам Путин не выдаст «своих».

Таблица 58.2

Как вы полагаете, если Путин уйдет с поста президента России, будет ли кто-нибудь из ближайшего окружения Путина привлечен к ответственности за незаконные действия, злоупотребления властью?

Ноябрь 2006 года. N = 1600.

На этой посылке – на праве чрезвычайности (символического нарушения прежнего порядка и введения своего собственного нормативного определения реальности) авторитарной власти и держится ее суверенитет. Это – замена идеологии и каких-либо представлений о будущем, об «общем благе» (res publica), которым в других странах мотивирована деятельность бюрократии. «Длящийся вариант российского исторического выбора (в принципе все еще завершающего “наш” затянувшийся ХХ век) недостаточно рассматривать на фрагментарном уровне как набор событий, акций, переживаний и т. д. Но и какой-то внутренней (да и декларативной) сверхзадачи, по постановке и реализации которой этот отрезок можно было бы оценить, не просматривается. Главным “принципом” характерной для него политики и морали можно считать воинственную беспринципность, ориентированную на краткосрочный практический успех, даже на эффект (впечатление в глазах высшего начальства) в любой области и любой “ценой” достигаемый. Поэтому определяющим признаком этого времени и его фигурантов служит преимущественно, если не исключительно, стиль их деятельности. Под стилем в данном случае (применительно к политическому периоду, политической деятельности) можно понимать прежде всего характерные способы связи целевых установок и используемых для их реализации средств, критериев оценки тех и других. Наиболее очевидны в данной ситуации такие его компоненты, как сведение политики к технологии, управления – к манипуляциям. Отсюда и снижение уровня социальных, политических, региональных международных проблем до административно-технологических (включая обращение к “силовым” структурам и соответствующим приемам). Условием деятельности подобной “технологизированной” схемы оказывается предельное упрощение ее компонентов – фактическая отмена конституционного разделения властей (вертикального, горизонтального, функционального, независимости суда, массмедиа и т. д.), устранение нормативно-ценностного (морального, правового) социального контроля, подмена общезначимых норм текущими указаниями, приправленными известной долей личного произвола и пристрастий. Следствия известны – глубокий цинизм и всеохватывающая коррумпированность властных структур, разлагающие все общество»[296].