Никто, кроме Карлы, не считал это изнасилованием. Мужчина сказал, что она сама спровоцировала его, тетка Карлы приняла его сторону. Пятнадцатилетнюю сироту выгнали из дома, и на этом ее связь с родственниками прервалась. Она переехала в Лос-Анджелес, где устроилась на работу и сняла квартиру на двоих с подругой. После изнасилования Карле стала недоступна любовь, основанная на доверии. Она любила своих друзей, часто сочувствовала людям, находила радость в сексе, но была неспособна на романтическую любовь, которая верит в постоянство сердца любимого.

Она работала, копила деньги и ходила в вечернюю школу. Она мечтала поступить в университет – любой, в любой стране – и изучать английскую и немецкую литературу. Но из-за того, что слишком многое в ее юной жизни было сломано, из-за того, что она потеряла родных, которых любила, она не находила себе места – не смогла закончить формальное образование, не могла подолгу выполнять одну и ту же работу. Она занялась самообразованием, читая все, что придавало ей сил, вселяло какую-то надежду.

– А потом?

– А потом я оказалась однажды в самолете, летевшем в Сингапур, где встретила индийского бизнесмена, и с тех пор моя жизнь… изменилась навсегда.

Она издала глубокий вздох – то ли от избытка чувств, то ли от усталости.

– Я рад, что ты рассказала мне.

– Что рассказала? – резко спросила она, нахмурившись.

– Ну как, что… о своей жизни.

Она расслабилась.

– Не стоит говорить об этом, – бросила она, слегка улыбнувшись.

– Нет, я серьезно. Я очень рад и благодарен тебе за то, что ты наконец доверяешь мне настолько, чтобы рассказать о себе.

– И я серьезно, – отозвалась она, все так же улыбаясь. – Не стоит говорить об этом с посторонними. Не пересказывай ничего и никому. Хорошо?

– Хорошо.

Мы помолчали. Где-то заплакал ребенок, и мать стала успокаивать его, издав серию маловразумительных звуков, нежных и в то же время раздраженных.

– Почему ты проводишь так много времени в «Леопольде»? – спросил я.

– А что? – спросила она сонным голосом.

– Да ничего. Просто это меня немного удивляет.

Она рассмеялась, не открывая рта и дыша носом. Голова ее лежала на моей руке. В темноте ее лицо выглядело как комбинация отдельных мягко изогнутых линий, а глаза мерцали, как черные жемчужины.

– Я хочу сказать, что все остальные – Дидье, Модена и Улла, и даже Летти с Викрамом – вписываются в обстановку. А ты – нет.

– Я думаю, что они… вписываются благодаря мне, пусть даже я сама не вписываюсь вместе с ними, – ответила она со вздохом.

– Расскажи мне об Ахмеде, – попросил я. – И Кристине.

Она молчала очень долго, и я уже решил, что она уснула. Но тут она заговорила – таким ровным и бесстрастным тоном, будто давала показания в суде:

– Ахмед был моим другом. Лучшим другом какое-то время, почти братом, какого у меня никогда не было. Он был родом из Афганистана, там его ранили на войне. В Бомбей он приехал, чтобы прийти в себя, – как и я, в общем-то. Ранение у него было очень тяжелое, он так и не оправился до конца. Мы стали близкими друзьями – наверное, можно сказать, что мы поддерживали друг друга. Он окончил университет в Кабуле, занимался естественными науками и прекрасно говорил по-английски. Мы беседовали с ним о книгах, философии, музыке, искусстве и кулинарии. Он был очень добрым, замечательным парнем…

– Но с ним что-то случилось, – подсказал я.

– Да, – ответила она, коротко хохотнув. – Он влюбился в Кристину, вот что с ним случилось. Она была одной из девушек мадам Жу, итальянкой – очень красивой жгучей брюнеткой. Я даже сама представила ее Ахмеду как-то вечером, когда она зашла в «Леопольд» вместе с Уллой. Они работали вместе.

– Улла тоже работала во Дворце?

– Улла была одной из самых популярных девушек, какие работали у мадам Жу когда-либо. Потом она оставила Дворец. У Маурицио имелись знакомые в немецком консульстве, он хотел заключить с одним из немцев какую-то сделку и обнаружил, что этот немец по уши влюбился в Уллу. Уплатив собственные деньги, Маурицио с помощью сотрудников консульства выкупил Уллу у мадам Жу и заставил ее кружить голову этому немцу до тех пор, пока не добился от него всего, что ему было нужно. А затем он, как говорится, кинул его, так что тот остался у разбитого корыта. В результате немец застрелился, а Маурицио послал Уллу на панель, чтобы она отработала затраченные им деньги.

– Знаешь, Маурицио вызывает у меня все большее и большее отвращение.

– Да, конечно, это была грязная сделка. Но Улла, по крайней мере, вырвалась из лап мадам Жу, а Маурицио доказал, что это в принципе возможно. До нее это не удавалось никому, а если удавалось, то они получали порцию кислоты в лицо. После этого Кристина тоже захотела покинуть Дворец. Но если с Уллой мадам была вынуждена расстаться, то уж Кристину она не соглашалась отпускать ни за какие коврижки. Ахмед сходил по Кристине с ума и однажды отправился во Дворец, чтобы договориться с мадам Жу. Сначала предполагалось, что я пойду вместе с ним – я была знакома с мадам, так как по поручению моего босса водила во Дворец разных бизнесменов, которые оставляли там кучу денег, – ты знаешь об этом. Я думала, что она прислушается к моей просьбе. Но в последний момент меня… послали выполнить одно важное дело, связанное с моей работой. Я не могла отказаться. Ахмед пошел во Дворец один. На следующий день их тела – его и Кристины – обнаружили в автомобиле в нескольких кварталах от Дворца. Полицейские сказали, что они приняли яд, как Ромео и Джульетта.

– Ты думаешь, что их убила мадам Жу, и винишь себя за это?

– Ну да, что-то вроде того.

– И именно об этом она говорила тогда через решетку, когда мы приехали за Лизой? Поэтому ты плакала?

– Если уж тебе так необходимо все знать, – ответила она тихим совершенно безжизненным голосом, – то она рассказала, что она сделала с ними перед тем, как убить, как она издевалась над ними, пока они не умерли.

Я заткнулся и лежал, слушая, как мой нос впускает и выпускает воздух в такт ее дыханию. Глаза ее открывались все реже и все медленнее.

– А ты? – спросила она сонно. – Я поведала тебе свою историю. Когда ты расскажешь о себе?

Я выдержал паузу, надеясь, что дождливая тишина усыпит ее. Я понимал, что она рассказала мне не все и что в нарисованной ею картине не хватает некоторых существенных деталей. А в деталях, как известно, как раз и прячется дьявол. Я хорошо знал собственных дьяволов, как и места, где они скрываются. Но она, тем не менее, подарила мне целый сундук драгоценностей. За этот час полусонного бормотания она раскрыла мне больше, чем за все долгие предыдущие месяцы. Такие откровения служат для влюбленных звездами, по которым они ориентируются в океане желания. А самые яркие из звезд – это твои печали и разочарования. Твое страдание – самый ценный дар, какой ты можешь поднести любимому человеку. Печали, о которых она мне поведала, заняли прочное место на моем звездном небосклоне.