– Я не жалуюсь! – вскричала она. – Я не из тех, кто приходит со списком, где написано «покажите язык». Лео, ты же не спрашиваешь, отчего сердце бьется всю ночь? Нет! Дальше ты спросишь, что такое брак? Кто знает, Лео? Не надо спрашивать. Тот, кто рассуждает, как это работает, как это устроено, срывается с трапеции в цирке, задыхается, пытаясь разобраться в работе мышц горла. Ешь, спи, дыши, Лео, и перестань пялиться на меня, словно я новость в этом доме!

Лина Ауфман замерла. Повела носом.

– О, боже! Вот что ты наделал!

Она рванула на себя дверцу духовки. Кухня утонула в облаке дыма.

– Счастье! – запричитала она. – И впервые за шесть месяцев мы ссоримся! Счастье, и впервые за двадцать лет у нас на ужин вместо хлеба – уголья!

Когда дым рассеялся, Лео Ауфмана и след простыл.

* * *

Внушающий страх лязг, столкновение человека и вдохновения, круговерть металла, древесины, молотков, гвоздей, угольников, отверток длились много дней. Временами, отчаявшись, Лео Ауфман слонялся по улицам, издерганный, встревоженный, вздрагивающий от далеких раскатов смеха, подслушивал детские шуточки, наблюдал, что вызывало у них улыбку. Вечерами он сиживал на переполненных соседских верандах, внимая тому, как старики судят и рядят о жизни, и при каждом взрыве веселья Лео Ауфман оживлялся, словно полководец, который узрел разгром темных сил в подтверждение правоты своей стратегии. Возвращаясь домой, он ликовал до тех пор, пока не попадал в свой гараж с мертвым инструментом и бездушной древесиной. Затем его сияющее лицо бледнело от уныния, и, чтобы скрыть свой провал, он стучал и гремел деталями своей машины, словно в них был какой-то смысл. Наконец, Машина стала обретать очертания, и через десять дней и ночей, дрожащий от переутомления, самоотреченный, оголодавший, бормоча себе что-то под нос, словно пораженный молнией, Лео Ауфман приковылял домой.

Дети, нещадно оравшие друг на друга, умолкли при виде Красной смерти, переступающей порог дома под бой часов.

– Машина счастья, – прохрипел Лео Ауфман, – готова.

– Лео Ауфман, – сказала его жена, – похудел на пятнадцать фунтов. Две недели не разговаривал со своими детьми, так они разнервничались, грызутся, ты только послушай! Его жена нервничает, набрала десять фунтов весу, теперь ей нужна новая одежда, полюбуйся! Зато – машина готова. А как насчет счастья? Кто знает? Лео, оставь эту затею с часами, которые ты строишь. Где ты найдешь такую большую кукушку? Человек не создан для вмешательства в такие дела. Это не противно богу, нет, но явно против Лео Ауфмана. Еще одна такая неделька, и мы похороним его в этой машине!

Но Лео Ауфман был слишком занят, чтобы заметить стремительно падающую вверх комнату.

«Любопытно», – подумал он, лежа на полу.

Темнота сомкнулась над ним, как большущее мигающее веко, и кто-то что-то голосил про Машину счастья. И так три раза.

* * *

Первое, что он заметил на следующее утро, это десятки порхающих птиц, вызывающих рябь, как цветные камушки, брошенные в невероятно прозрачный ручей, и ласково ударяющих в гонг оцинкованной крыши гаража.

Свора разношерстных собак просеменила одна за другой во двор полюбопытствовать и повыть малость через гаражную дверь; четыре мальчика, две девочки и несколько взрослых топтались в нерешительности на подъездной дорожке, а затем незаметно отступили под сень вишневых деревьев.

Прислушавшись, Лео Ауфман догадался, что именно вырвалось на свободу и призвало их всех во двор.

Звук Машины счастья.

Такой звук можно услышать из кухни великана в летний день. Всяческие гудения и жужжания, высокие и низкие, постоянные и переменные. Вихри золотых пчел величиною с чайную чашку пекли там неимоверные блюда. Великанша с ликом персиковой луны, громадной, как лето, умиротворенно гудит себе что-то под нос, проплывая к двери и спокойно созерцая улыбчивых собачек, мальчиков с пшеничными волосиками и стариков с мучными шевелюрами.

– Стоп! – крикнул Лео Ауфман. – Я не включал машину сегодня утром! Саул!

Саул, стоявший внизу во дворе, взглянул вверх.

– Саул, это ты ее включил?

– Ты велел мне прогреть ее полчаса назад!

– Ладно, Саул, я запамятовал. Я еще не проснулся.

Он откинулся на постель.

Его жена, принесшая завтрак наверх, задержалась у окна, взглянув вниз на гараж.

– Скажи мне, – тихо спросила она. – Если эта машина есть то, за что ты ее выдаешь, тогда она знает ответ на вопрос, как делать детей? Она может превращать семидесятилетних в двадцатилетних? И, кстати, как выглядит смерть, когда ты прячешься в ней со всем своим счастьем?

– Спрячься!

– Если бы ты умер от истощения, что бы я делала сегодня? Залезла в этот большой ящик и осчастливилась? Кстати, скажи мне, Лео, как тебе нравится наша жизнь? Ты же знаешь, на что похож наш дом. В семь утра – завтрак, дети. К восьми тридцати вас всех след простыл. И только я одна мою, стряпаю, штопаю носки, выдергиваю сорняки, бегу в магазин или полирую серебро. Кто жалуется? Я только напоминаю тебе, как устроен наш дом, Лео, что в этом такого! А теперь дай мне ответ: каким образом все, что я перечислила, уместить в одной машине?

– Она устроена иначе!

– Прошу прощения. Тогда у меня нет времени на нее смотреть.

И она поцеловала его в щеку и вышла из комнаты, а он остался лежать, обоняя ветер, дувший из спрятанной внизу машины, обогащенный ароматом жареных каштанов, которыми торгуют осенью на парижских улицах, где он никогда не бывал…

Среди завороженных собак и мальчишек незаметно бродил кот и мурлыкал перед гаражной дверью на фоне шума белоснежных валов, разбивающихся о далекий, ритмично дышащий берег.

«Завтра, – думал Лео Ауфман, – мы испытаем машину, все вместе».

* * *

Поздней ночью его что-то разбудило. В дальней комнате раздавался чей-то плач.

– Саул? – прошептал он, вставая с постели.

Саул в своей комнате плакал, зарывшись головой в подушку.

– Нет… нет… – рыдал он. – Кончено… кончено…

– Саул, сынок, скажи, тебе кошмар приснился?

Но мальчик только плакал в ответ.

Сидя на кровати мальчика, Лео Ауфману вдруг пришло в голову выглянуть в окно. Гаражные двери были распахнуты.

Он почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке.

Когда Саул, всхлипывая, снова погрузился в тяжелый сон, его отец спустился к гаражу и, затаив дыхание, протянул руку.

В прохладной ночи к металлу Машины счастья было не прикоснуться.

«Значит, – подумал он, – Саул приходил сюда этой ночью».

Зачем? Неужели Саул такой разнесчастный, что ему понадобилась машина? Нет, он счастлив, но ему не хочется расставаться со своим счастьем. Мальчик же не виноват в том, что понимает свое