Корабли отошли подальше от берега. Когда миновала ночь, они оказались в зоне вулканов Гекла и Катла, у юго-западного побережья. Вулканы можно было увидеть только когда ветер с моря ненадолго разрывал завесу черного дыма. Вот и Хеймаэй — один из четырнадцати скалистых островков архипелага Вестманнаэйяр; лежит он напротив похожего на озеро устья реки Маркар. Хеймаэй — самый большой из этих островов: половина квадратной мили по периметру. Прежде здесь жили люди; под кучами щебня, между вулканическими бомбами еще виднеются разбросанные остатки хижин, еще стоит церковь: невредимая колокольня, но крыша проломлена, внутри здание наполнено камнями, как ящик… В бухтах острова Хеймаэй, в нескольких милях от южного побережья Исландии, и столпились, ища укрытия, высокие транспортные суда (несмотря на удушливый воздух).

Потом легкие атакующие суденышки двинулись к берегу. Напротив них высился Мюрдаль-йокуль — Болотная гора, перекрывающая площадь в восемнадцать квадратных миль, еще недавно таившаяся под ледяным слоем. Крепко стоял Мюрдаль, проснувшийся вулканический массив. Ребра его торчали наружу: со всех сторон в склонах образовались трещины. Он выплевывал ленты из дыма и пепла и ими себя окутывал. Катла — дальше за ним — извергала темное пламя и часто скрывалась в собственном дыму. На сей раз людям не пришлось строить много мостов. Они рассредоточились вдоль побережья и оттуда, от осыпаемой горячим пеплом душной приморской полосы, стали продвигаться вглубь. Их целью был ряд действующих вулканов на реке Ска-уфта, от края ледника Ватна до реки Тьоурсау, возле которой восьмиглавая Гекла веками возводила свои стены, террасы, пропасти. Геркулес, который сейчас приближался к ней, пришел не для того, чтобы погубить эту Гидру, вымотать в борьбе и отрубить ей одну голову за другой, а потом попрать поверженное чудище ногами, выпотрошить и развеять по ветру раздувающиеся потроха. Нет, он хотел, наоборот, разозлить Гидру, заставить ее распахнуть одну пасть за другой и вытянуть, одну за другой, все шеи. Свою ярость должно было продемонстрировать чудище — ибо Геркулес хотел выманить его силу. Крепко держал он Гидру на поводке, тащил за собой… Однажды утром транспортные суда, стоявшие перед маленьким островом Хеймаэй, вышли в открытое море. В тот же миг тихие глаза аппаратов Кюлина уставились на гору.

Гекла, чья голова покоилась в облаках, подпрыгнула, будто хотела обрушиться в море. Ее стены, так долго возводившиеся — первый рубеж Марклидар, более высокие Бйол-фель Гра-фйоль Мел-фель, — были просто отброшены в стороны. Над горящей землей они полетели — этот Марклидар, эти Бйол-фель Гра-фйоль Мел-фель. Озеро Тоурис исчезло. В тот же час опрокинулась и Катла. Река Тьоурсау затопила вершину Тунгнау. Когда ледяная гора Эрайва на краю глетчера Ватна изогнулась в собственном пламени и растаяла в нем, не устоял на ногах ни один из людей, в тот момент огибавших остров — будь то на кораблях, бежавших в открытое море, прочь от архипелага Вестманнаэйяр, будь то на других кораблях, продолжавших плыть вдоль берега. Моряки-беглецы натыкались на провода или рычаги, растягивались на досках. Вместе с мачтами вантами трапами, за которые они хватались, чтобы удержаться, их швыряло по палубе. Корабли внезапно совершали прыжок вперед и потом — еще один, и потом — еще, в сторону: как собака, которая пытается допрыгнуть до руки, держащей кусок мяса. Корма выскакивала из воды; винты жужжали в воздухе, крутясь вхолостую; носы врезались в море. У судов, находившихся недалеко от берега, носы врезались в воду так глубоко, что корпус корабля сзади приподнимался и вставал косо, почти вертикально, — после чего опрокидывался набок или вперед, выбрасывая во взбаламученную воду людей бочки части оснастки. Море медленно набухало (под давлением разорванного воздуха), широкой волной набегало на берег, тяжело тяжело висело над бездной. Волны стряхивали на землю гребни пены. Отогнанное ветром от берега, море сворачивалось, как змей, раздувалось до гигантских размеров; в сумерках опять подползало к земле, всю ночь тенью набрасывалось на нее, выплескивало свою ярость — на утесы, обнажившийся штранд, кипящие лавовые потоки; растягивалось поверх них; успокоившись, отползало, отказываясь от всей добычи; опять сворачивалось в клубок и, вобрав в себя камни гальку пепел, приподнималось… дыбилось выше, выше… нарастало… а после снова всей мощью волн с шумом обрушивалось на землю, плюющуюся огнем.

Моряки — которые добрались сюда от Европы, от ее кишащих людьми градшафтов, чтобы добыть из вулканов огонь, и плыли теперь на атакующих кораблях вдоль побережья (вместе с волшебными аппаратами, бесшумно наводящимися хитрыми машинами) — в тот момент, когда огненные столпы погасли, быстро повернули на восток. Но когда с небес грянул первобытный гром, их хрупкие кораблики, построенные из стали и дерева, начали кружиться вокруг своей оси. Спотыкающиеся человечки, посланные европейским континентом, кинулись к приготовленным для бегства летательным аппаратам. С помощью своих крошечных моторов они поднимались в воздух и, перемахнув через крутящийся борт корабля, летели над морем на северо-восток, к неподвижному ледяному массиву Ватны. Еще паря над водой, они чувствовали, как что-то хватает их — со спины или сбоку, за шею или затылок. Подброшенные, словно шары, вверх и молниеносно надломленные, они неслись между гудящими-трещащими-горящими обломками горной породы. Неслись, раздавленные раскаленными ягодицами вулканических бомб, изъеденные-прободенные колючим песком. Многие падали на тот самый Ватна-йокуль, добраться до которого так мечтали, — падали, привязанные к своим весело стрекочущим аппаратам. В бело-голубой лед этого глетчера вклинивались изувеченные человеческие тела: руки в меховых перчатках еще подрагивают, глаза широко раскрыты, уши после того первобытного грома ничего уже слышать не хотят. Лед взрывался под падающими на него снарядами — неугомонными человекогостями. Гости, кровоточащие шары, сами прокладывали себе шахту глубиной в несколько метров, в конце которой и обретали покой. Камни и пепел набивались туда, заполняя пространство вокруг погребенного. Тем временем на мостах пять тысяч человеческих существ, рожденных Европой, видели, как вулканы вдоль трещины Лаки, горы Катла, Гекла начали расти, осыпать себя каменным дождем; как они росли, разбухали, росли, тянулись вверх, взрывались… Всех этих людей поглотил огонь. Когда ночь вокруг них лопнула — из-за сверх-белого сияния, более яркого, чем близкий солнечный свет, — они какие-то секунды еще лежали возле своих машин, судорожно сжавшись скорчившись укрывшись в самих себе. А потом их мускулы больше им не понадобились. Потом они, словно клубы дыма, парили в воздухе — вместе со столбами, мостовыми настилами, шариковыми подшипниками, вагонами, обломками рельс. Были подхвачены огнем, лишены всех мыслей, человеческого естества, телесности; через три секунды стали газообразной лавой: водяным паром, углекислотой, раскаленной известью.

В тот момент, наполненный шумом и буйными метаморфозами (неба моря кораблей мостов человеческих существ), Земля ответила на вопрос, заданный ей нестерпимым жаром, став огненным морем. Море это растеклось от русла реки Тьоурсау до трещины Лаки на востоке, а на север — до полыхающего нагорья Трёлла-дюнгйа. Исчезла в пламени пожара Гекла, ранее перекрывавшая площадь в семьсот квадратных километров: вечный ледник, который отгородился от мира черными шлаковыми стенами, пятью рядами холмов, шестью террасами (сначала, вдоль Вестри-Ранга, — Марклидар; за ним — более высокие Бйол-фель Гра-фйоль Мел-фель; и, наконец, звенья основного хребта, прорезанного коричневыми ущельями). Исчезли также: Рауду-камбар на правом берегу Тьоурсау; вершина Мюрдальс-йокуль. И — страшный Эйяфьядла-йокуль.