— Его послушать, так арабы все делают. И летают, и линзы изготавливают, алгоритмы изобрели, факелы мастерят, открыли аль-кухль, аль-джабр, аль-кими, ал-кали. Беда в том, что они все это никак не используют. — Шеф тоже наслушался Соломона и порядком устал.

— Ну вот, я хотел бы смешать все эти вещества: нефть, фосфор, аль-кухль, селитру и прочее. Посмотреть, что получится. И древесный уголь тоже, мы давно его знаем, а почему он горит лучше, чем дерево? Но больше всего я хочу посмотреть на здешние чудеса. Про эту огнедышащую гору много рассказывают. Там сгоревшие камни. И запах. Все говорят, что от горы идет странный запах. Это называется сера. Знаешь, в болотах, откуда я родом…

— Я тоже, — вставил Шеф.

— …там встречаются такие Вилли-со-Свечкой, блуждающие огоньки, которые заманивают тебя в трясину. Говорят, они происходят от трупов. И запах тоже идет. Я подумал: раз на родине у нас в конюшнях, в хлевах есть селитра, почему не может быть где-то и серы? И что получится, если их смешать?

Огонь на вершине ночью и клубы дыма днем. Вот о чем Шеф старался поразмыслить. Это связано с какой-то притчей из Священного Писания, рассказанной отцом Андреасом. Исход сынов Израиля из египетского плена? Отец Андреас говорил, что это образ христианской души, взыскующей небес обетованных. Шеф, конечно, не верил, что столб дыма, к которому приближался флот, сулил землю обетованную. Но Стеффи думал именно так. Возможно, с его мнением стоит считаться.

На некоторое время флот повернул в сторону рыбацкой лодки, бегущей под косым латинским парусом. Лодка не пыталась скрыться — должно быть, уже разнеслась молва, что чужеземцы не грабят бедных, даже платят за полученные сведения. Она и впрямь устремилась навстречу флоту, развернулась и легла в дрейф с подветренной стороны. Скальдфинн и Соломон стали перекрикиваться с рыбаками, предложили подняться на борт. Шеф терпеливо дожидался перевода.

Кажется, рыбак сообщил нечто важное. У Скальдфинна появилось на лице странное выражение.

— Он говорит, что в Риме новый папа, хотя старый еще не умер. И более того, он утверждает, что новый папа — чужак, иноземец. Рыбак сказал, что он из страны англусов. Ты видел: он при этом сплюнул и Ордлаф его ударил.

— Новый папа из англичан? — Весть разнеслась по палубе, вызвав шквал хохота и насмешек.

— Маленький человечек, даже не священник. Рыбак говорит, новый папа объявил в империи священную войну против всех язычников, еретиков и неверующих. Говорят, скоро придет император с флотом, с огнем, с армией железных людей, уничтожит всех, кто не преклонит колени перед святым Петром. И тогда Рим будет править всем миром.

«Корабли с огнем, — подумал Шеф. — Может быть, сейчас они недалеко от нас. Как и сам Рим». Он невольно вспомнил карту, которую несколько месяцев назад ему показывал небесный покровитель: в центре этой карты находился Рим. Тогда Риг пообещал, что в Риме Шеф обретет покой. Но отправляться туда не хотелось. Как и Гудмунд, король мечтал только о возвращении домой.

— Мой дед Рагнар однажды пошел грабить Рим, — сказала Свандис. — Он по ошибке ограбил не тот город, но все равно думал, что это Рим, уж очень богатой была добыча.

— Если Эркенберт в Риме объявил священную войну и новый Крестовый поход, это направлено прежде всего против нас, — медленно проговорил Торвин. — Тогда лучше воевать на чужой земле, чем на своей.

«У нас на всех кораблях нет и трех тысяч человек, — подумал Шеф, — у императора людей намного больше. Но у меня отборные воины, есть арбалеты, катапульты, факелы и даже греческий огонь. Все хотят, чтобы я снова сражался. Но я заключил с Локи мир — так мне кажется. Я хочу предотвратить Рагнарёк, а не начать его».

— Надо послушать, что скажет Бранд, — дипломатично предложил Скальдфинн.

— Ладно, — ответил Шеф. — Но курс прежний: на огнедышащую гору, на остров Вулькано. На ночь встанем там на якорь.

Этой ночью Шеф лежал в гамаке на мягко покачивающемся «Победителе Фафнира». Сейчас он сознавал, как и в тот раз, когда было принято решение отправиться в центр обитаемого мира, что общее мнение не совпадает с его мнением, что на него давят. Им пытаются манипулировать, желая, чтобы он вступил в войну с империей. Он же хочет совсем другого: вернуться домой, привести свои земли в порядок, дождаться, когда смерть придет к нему в свой срок. Лежащая в соседнем гамаке Свандис вынашивает его ребенка, он это знал наверняка. Ее сияющее лицо и блеск глаз нельзя объяснить просто влиянием солнца и свежего морского воздуха, это свет новой жизни. Много лет назад он видел, как такой свет исходил от Годивы. На этот раз он увидит рождение ребенка, своего ребенка.

Он знал, что его попытаются убедить другим способом. Не только люди, но и боги. Снова приснится сон, и не важно, появится ли видение по воле богов, из-за расстроенного воображения или из-за ржаной спорыньи. Ночь была его врагом, и враг пришел.

Сон навалился без предупреждения, сразу. В темноте по городским улицам спешит человек. Он испытывает страх, невыносимый ужас и в то же самое время стыд. Боится он того, с чем уже сталкивался раньше. А стыдится не просто потому, что испугался, а потому, что раньше это уже было с ним: он испугался, поддался страху и поклялся никогда впредь не бояться; но, увы, вот он снова пробирается по темным улицам, чтобы сбежать из города, затеряться, сменить имя. Его имя Петр. Петр, который раньше был Симоном.

Он подходит к городской стене, и тревога возрастает. В стене ворота, в них есть маленькая калитка, через которую можно проскользнуть без обременительной возни с огромными засовами и массивными створами. Калитка слегка приоткрыта. Но где стражник? Спит, откинув голову. Его копье, оружие римской пехоты, в точности подобное найденному Шефом Святому Копью, зажато между колен. Кругом ни одного человека, караульное помещение закрыто, его окна темны. Прокравшись словно тень, Петр, который был Симоном и хочет стать Симоном опять, дотрагивается до калитки и осторожно тянет ее, с замиранием сердца ожидая предательского скрипа. Ни звука. Он выходит, город остался позади, впереди свобода и безопасность.

«Совсем как у меня», — отмечает разум Шефа.

Перед Петром появляется силуэт. Он знал, что так будет. Силуэт человеческий, но на голове терновый венец. Фигура приближается, отбрасывая кругом бледный мертвенный свет. Взгляд опускается на съежившегося апостола.

— Petre, quo vadis? Петр, куда идешь?

«Скажи Ему, Петр, — умоляло сознание Шефа. — Скажи Ему, что хочешь сбежать! Скажи, что Он ведь даже не мертв, все оказалось ошибкой: Он жив и здоров и живет с Марией Магдалиной в горах! Пишет свою книгу!»

Фигура Петра отступила, с поникшими плечами вернулась к калитке. Назад в город, в Рим, навстречу аресту и смерти на кресте. Петр попросит, чтобы его распяли вверх ногами, вспомнил Шеф, как недостойного принять ту же смерть, что и Спаситель, от которого он трижды отрекся. «Со мной это не сработает, — подумал Шеф. — Мне можно говорить „quo vadis?“ сколько угодно».