сидела по ту сторону гатей и слышала, как ты говорил, что хочешь взять себе все деньги Клааса? Стало быть, они нужны были тебе, чтобы пить с ней да гулять? А я, несчастная, отдала бы ему свою кровь, если б он мог превратить ее в золото! А ты — все для другой! Будь же ты проклят!

Тут она вдруг разрыдалась, задвигалась на скамье и заговорила снова:

— Нет, нет, Ганс, скажи, что ты опять полюбишь бедную свою рабыню, и я землю стану рыть ногтями и откопаю для тебя клад. Я знаю, где зарыт клад. Я пойду туда с веточкой орешника, а ветка орешника наклоняется в том месте, где есть металл. Я найду клад и принесу тебе. Поцелуй меня, мой ненаглядный, и ты будешь богат! Каждый день мы будем с тобой есть мясо, пить пиво, холодное, пенистое пиво. Ах, государи мои, дайте мне капельку воды, я вся горю! Ганс, я знаю, где растет орешник, только надо подождать весны.

— Замолчи, ведьма, я тебя в первый раз вижу! — крикнул Иоос Дамман. — Ты приняла меня за Гильберта, — это он приходил к тебе, а ты от своей подлости называла его Гансом. Да будет тебе известно, что меня зовут не Гансом, а Иоосом. Мы с Гильбертом были одного роста. Я же тебя не знаю. Семьсот каролю украл, разумеется, Гильберт. Пить! Дайте мне стаканчик водички — мой отец заплатит вам сто флоринов. Я не знаю, кто эта женщина.

— Господин судья, господа старшины! — воскликнула Катлина. — Он говорит, что не знает, кто я, ну а я хорошо знаю, кто он. Я даже знаю, что на спине у него коричневая родинка с волосками, большая — не меньше боба. А, так ты путался с девкой из Хейста? Разве тот, кто любит взаправду, стыдится своей милой? Разве я уже не хороша собой, Ганс?

— Хороша! — возмутился тот. — У тебя лицо похоже на сушеный кизиль, а тело — на вязанку хвороста. Дворянин найдет себе получше любовницу — очень ему нужна такая рвань. Пить!

— Ты со мной не так говорил, Ганс, ласковый мой повелитель, когда я была на шестнадцать лет моложе, — сказала Катлина и ударила себя по голове и груди. — Вот здесь у меня огонь — это он сушит мне и лицо и сердце. Не кори меня! Помнишь, как мы с тобой ели соленое — чтобы, как ты говорил, побольше выпить? Теперь соль у нас внутри, а господин судья пьет бургонское. Мы не хотим вина — дайте нам воды! По лугу течет ручеек, прозрачный ключ. Вода в нем хорошая, холодная. Нет, нет, она жжет! Это адская вода. — Катлина заплакала. — Я никому зла не делала, а меня все бросают в огонь! Пить! Бродячим собакам — и тем дают воды, а я христианка. Дайте же мне воды! Я никому зла не делала. Пить!

Тут вмешался один из старшин:

— Эта ведьма выказывает безумие, только когда толкует об огне, который будто бы жжет ей голову, а во всем остальном она обнаруживает светлый ум. Только человек здравомыслящий мог оказать нам такую помощь в нахождении останков убитого. Если на теле у Иооса Даммана есть родинка с волосками, — значит, перед нами точно тот самый черт по имени Ганс, который свел с ума Катлину. Палач, покажи нам пятно!

Палач оголил Иоосу Дамману шею и спину, и все увидели коричневую родинку с волосками.

— Ах, какая у тебя белая кожа! — воскликнула Катлина. — Плечи совсем как у девушки. Ганс, милый, до чего же ты красив! Пить!

Палач воткнул в родинку длинную иглу. Кровь, однако ж, не выступила.

И тут старшины заговорили между собой:

— Это черт. Он убил Иооса Даммана и принял его обличье — так ему легче дурачить бедных людей.

На судью и на старшин напал страх.

— Это черт, у него тело заколдовано.

А Иоос Дамман сказал:

— Да вы же сами отлично знаете, что колдовство тут ни при чем: бывают такие наросты на теле — их колешь, а кровь не течет. Если Гильберт в самом деле взял деньги у этой ведьмы — а она точно ведьма, коль скоро признается, что спала с чертом, — значит, на то была добрая воля этой мужички: она платила дворянину за его ласки. Так сплошь да рядом поступают распутные девки. Разве мало на свете таких же распутных молодых людей, которым женщины платят за их силу и красоту?

Старшины между тем переговаривались:

— Какая дьявольская самоуверенность! Из его родинки кровь не выступила. Он — убийца, черт, колдун, а хочет сойти всего лишь за дуэлиста, свалив другие преступления на своего друга, такого же черта, как и он сам, но хоть он его и убил, а душу-то убить не смог… Обратите внимание, какое у него белое лицо. Так выглядят все черти: в аду они багровы, на земле бледны — ведь у них нет огня жизни, от которого на лице играет краска, внутри у них пепел. Его надо снова ввергнуть в огонь — тогда он побагровеет и сгорит.

Но тут опять заговорила Катлина:

— Да, да, он черт, но только добрый черт, ласковый черт. И апостол Иаков, его покровитель, дозволил ему уйти из ада. Апостол каждодневно молит за него Господа Иисуса. В чистилище ему положено быть всего лишь семь тысяч лет — так судила Божья Матерь, а сатана воспротивился. Но только Божья Матерь настоит на своем. Неужто вы пойдете ей наперекор? Посмотрите на него хорошенько: дьявольского в нем только его холодное тело да лик, сверкающий, как гребни волн морских в летнюю грозу.

— Замолчи, ведьма, я из-за тебя на костер попаду! — прикрикнул на нее Иоос Дамман и обратился к судье и старшинам: — Посмотрите на меня! Ну какой я черт? Мое тело состоит из мяса, костей, крови и воды. Я пью, ем, перевариваю и извергаю, как вы. Кожа у меня такая же, как у вас, и ноги такие же точно. Палач, сними с меня сапоги, я не могу пошевелить связанными ногами!

Палач с некоторым страхом исполнил его просьбу.

— Смотрите! — показывая свои белые ноги, снова заговорил Иоос. — Похожи они на копыта, как у чертей? Ну а касательно бледности, то разве среди вас не найдется таких же бледных, как я? Я уже вижу трех. Я ни в чем не виноват, виноваты мерзкая эта ведьма и ее дочка, подлая доносчица. Откуда у этой ведьмы деньги, которые она дала Гильберту, откуда у нее червонцы? Не сам