Старший квартирмейстер подплыл к Тайхману, и они соединили свои канаты.

— Нас здесь тринадцать человек, господин лейтенант, несчастливое число. Но сейчас поднимутся другие.

— Да, сейчас поднимутся.

— Где старпом?

— Задохнулся. Горло подвело.

— О, черт. Вот не повезло бедняге!

Тут вынырнул командир со своей шестеркой.

— На палубе! — хором закричали вновь прибывшие. Их приветствовали со всех сторон. Это было похоже на гусиный гогот.

— Где старпом?

— Он не смог удержать во рту загубник, господин капитан-лейтенант.

— Какая нелепая смерть!

На поверхность поднялось двадцать человек. Каждому хотелось лично сообщить своим товарищам, что он спасся. Острова Ре видно не было. Только вода и двадцать голов — больше ничего.

— Зачем они прислали его на мою лодку? Беднягу должны были перевести на надводный корабль — он это заслужил. Я сообщу об этом адмиралу. Смерть старпома — на совести этих негодяев кадровиков.

— Так точно, господин капитан-лейтенант.

— Как вы думаете, что с ними сделает адмирал? Уж я-то знаю старика, он врежет им по первое число. Не хотел бы я оказаться на их месте, Тайхман, совсем не хотел.

— И я тоже, господин капитан-лейтенант.

— Во всем виноваты эти писаки в Киле. Раз в месяц развернут свой плавучий отель у пирса в другую сторону и требуют себе плату, как за боевой поход. Знаю я эту публику!

— Так точно, господин капитан-лейтенант. Я всегда их терпеть не мог!

— Это торгаши в формах, а не моряки. Это они виноваты в его смерти. Прислали мне инвалида. И кто только додумался прислать мне старпома, который одной ногой стоял в могиле!

— Да, господин капитан-лейтенант, это их вина.

— Чертовски холодно, правда?

— Да, господин капитан-лейтенант, холодает.

На этом разговор Лютке с Тайхманом завершился. Некоторое время они смотрели друг на друга, качаясь на волнах, а потом каждый из них задумался о том, что его тревожило.

Моряки соединили канаты, связывавшие их, образовали круг и стали ждать, сами не зная чего. У некоторых уже посинели лица.

Солнце припекало им головы, но тела сковывал ледяной холод. Они чувствовали, что вокруг них образуется ледяная корка. Когда они двигались, корка становилась тоньше, когда прекращали двигаться, их руки и ноги становились тяжелыми и немели.

К полудню самые слабые стали сдавать. Неудержимо клонило в сон. Зря они покинули лодку, все равно их никто не найдет. Когда они опускали головы на подушки спасательных жилетов, в нос и рот попадала вода — море было неспокойно, — а когда откидывались назад — глаза слепило солнце. Оно стояло прямо над головой и было белого цвета. Заняться им было нечем — разве только продолжать жить, ибо волны не давали им уснуть.

Командир прокричал несколько ободряющих слов, но только один старший матрос, привыкший во всем поддерживать начальство, отреагировал на них. Он даже попытался запеть. Тайхман никогда еще не слыхал более непристойной песни.

— Я вот думаю, не покраснеть ли мне, — крикнул ему Тайхман.

— Да вы уже и так покраснели, господин лейтенант, — заметил старший матрос.

Он был прав — у Тайхмана из носа шла кровь.

— Если уж вам так хочется петь, — заметил Лютке, — почему бы не спеть что-нибудь приличное?

— Хорошо. Могу спеть: «Мы украсим тебя короной девственницы», если хотите.

— Черт с вами. Пойте вашу «Волшебную флейту».

— А эта песня вовсе не из «Волшебной флейты», господин капитан-лейтенант. Я не знаю, откуда она, но точно не из «Флейты». Она называется: «Мы украсим тебя короной девственницы».

Текст, который за этим последовал, не имел ничего общего со словами известной песни.

Тайхман посмотрел на часы. Они показывали 14:00. И тут появились чайки. Он смотрел, как они летят на них, с таким же выражением, с каким забытый в горящем доме паралитик смотрит на огонь. И тут что-то внутри него оборвалось. Ему показалось, что голова отделилась от тела и всякая связь между ними прервалась.

Другие моряки обрадовались птицам. Появление чаек отвлекло их от мрачных мыслей. Ноги птиц под белым брюшком были красного цвета, а крылья снизу отливали на солнце стальным голубым цветом. Чайки почти не кричали. «Это, — подумал Тайхман, — означает, что они уже успели оценить ситуацию и примериваются, на кого первого напасть. А может, они и не думают нападать. Нет, они безобидны только тогда, когда брюхо у них набито, а сейчас оно у них пустое. В любом случае, они заинтересовались».

Когда первая чайка спикировала на Бренка, Тайхман почувствовал, что сейчас сойдет с ума. Он видел, что Бренк плачет и не обращает на чаек никакого внимания, но, когда птицы опустились, Тайхман дернул за канат; голова Бренка опустилась в воду и тут же дернулась назад, словно он сделал быстрый наклон. Он плакал, как малое дитя. Тайхман вдруг увидел страшное мерцание. На мгновение ему показалось, что из воды торчат сотни голов, которые тут же исчезли. Это были тени чаек. Он ударил кулаками по воде, как ребенок, пытающийся плыть. Но тени на воде были далеко, и он не мог их прогнать.

Мерцание прекратилось лишь после того, как солнце скрылось за облаками. Небо стало белесым, словно кислое молоко, и казалось, поднялось еще выше. Чайки ждали.

Крики их стали чаще. «Они теряют терпение, — подумал Тайхман. — Но ничего, подождите немного, ваш обед от вас не уйдет». Он снова дернул за канат; Бренк дернулся вперед и кивнул, словно смеялся над Тайхманом, но на самом деле он плакал и не замечал чаек.

Тайхман чувствовал, что замерзает. Он замолотил под водой ногами, а потом сосчитал качающиеся на волнах головы. Лиц он не увидел, только лежащие на желтых резиновых подушках спасательных жилетов красные шары, словно припорошенные мукой яблоки на тарелках. Только это была не мука, а соль. Наконец, его взгляд остановился на Бренке, который наклонялся вперед с каждой проходящей волной. Море потихоньку разыгрывалось.

Чайки опустились ниже, и их крики стали громче. Тайхман дернул канат; Бренк наклонился вперед, качнулся и заплакал. И Тайхман крикнул ему:

— Эй, Бренк! Эй вы, мои пернатые друзья!

Самым страшным было то, что Тайхман понимал: он сошел с ума. Понимал подобно тому, как пьяный человек понимает, что пьян. Но это его не волновало. Хотя из его рта не вылетало ни звука, он продолжал кричать чайкам: «Эй вы, мои пернатые друзья! Передайте привет и наилучшие пожелания Господу Богу. Если увидите его, скажите, чтобы он соблюдал осторожность, ведь если я его встречу, то непременно убью. Передайте ему привет от Тайхмана. И скажите, чтобы был осторожен». Он потянул за канат, и Бренк, который уже умер, снова наклонился. «Эй, Бренк. Выше голову. Эй, вы, там, наверху, летите сюда и набейте свои животы, если старик держит вас впроголодь. Здесь полным-полно глаз. Летите же и клюйте». Он дернул канат. Бренк кивнул. «Эй, Бренк, выше голову. Клюйте Бренка, мои пернатые друзья, он вас не прогонит — у него сломаны руки. Можете клевать его сколько хотите. Он безобиден, как кочан капусты. Вас ждет парочка теплых человеческих глаз в рассоле. Угощайтесь». Он дернул канат, и Бренк кивнул. «Эй, Бренк. Выше голову. Слетайтесь, мои пернатые друзья и угощайтесь. Я не хочу, чтобы вы голодали. И передайте мой привет Богу — этому грязному псу». Он дернул канат, и Бренк кивнул. «Эй, Бренк, выше голову. Желаю вам, мои пернатые друзья, наесться до отвала. И мой привет старику, Бренк, выше голову, выше голову, выше голову…»