В больнице Солоневич имел возможность пообщаться с «бывшими советскими», в том числе дезертирами. В своей статье «Вопрос о династии» он рассказал о том, как помогал им сочинять «новые биографии», чтобы избежать выдачи в СССР, и давал практические советы о том, как преодолеть трудности жизни на чужбине.

Эрнст Кюглер поддержал своего русского друга и в другом: «организовал» ему операцию на глазах, чтобы спасти от окончательной слепоты. Но подходящих очков долгое время достать не удавалось: послевоенная разруха!

Осенью 1946 года Иван ездил в Мюнхен для налаживания связи с Высшим монархическим советом. Город в то время был центральным пунктом сбора эмигрантов и местом предпочтительного базирования различного рода международных организаций, работающих с «ди-пи».

Солоневич встретился с председателем совета П. В. Скаржинским, который пообещал выделить средства на издание книги о том, «что именно свершалось в Германии — точнее, в германской „восточной политике“ за 1938–1945 годы». Книга «страниц в 250» должна была выйти в свет к моменту отъезда Солоневичей из Германии. «Выпустить её раньше, — объяснял Иван Лукьянович, уже находясь в Аргентине, — было нельзя. Английские оккупационные власти, которые в ряде случаев оказали мне весьма существенную помощь, настойчиво предупреждали, чтобы я не писал решительно ничего: „иначе нам было бы трудно отказать Советам в вашей выдаче“. Валютная реформа (в западных оккупационных зонах) сорвала издательские планы Высшего монархического совета. В обозримое время эта книга никак не может выйти в свет».

Что имел в виду Солоневич? Как понять это выражение «в обозримое время»? Многие «мотивы» этой неизданной работы Иван Солоневич использовал в первых номерах газеты «Наша страна», но при жизни автора она так и не была полностью опубликована. Лишь в 1956 году рукопись была издана Дубровским отдельной книгой под названием «Диктатура слоя». Судя по всему, Солоневич, а позднее и Дубровский понимали, что издание подобной книги в Аргентине при правлении Хуана Перона было бы воспринято как прямой вызов. Хустисиализм Перона был аргентинской интерпретацией социализма, — а о «социализме» и в советском, и в нацистском варианте в «Диктатуре слоя» было сказано столько разяще-критического, что при желании многое из этого можно было бы приложить к хустисиализму.

В сентябре 1955 года Хуан Перон был свергнут, а вместе с ним и его хустисиалистский строй. Главное препятствие к изданию «Диктатуры слоя» исчезло…

Солоневич внимательно присматривался к послевоенной деятельности Партии солидаристов (экс-«новопоколенцев», энтээсовцев), её политической линии в отношении других организаций эмиграции. Из испытания войной солидаристы, казалось, вышли, окрепшими, умудрёнными опытом «практической работы» на оккупированной территории СССР. Они сумели наладить деловые отношения с представителями западных властей, контролировали несколько лагерей с «дипийцами», что позволяло им ускоренными темпами пополнять свои ряды.

В лагерях солидаристов царили порядок и дисциплина. Солоневич писал: «Осенью 1946 года я ехал из Мюнхена в Гамбург. В Мюнхене мои друзья снабдили меня такими сокровищами, как папиросы, шоколад, кофе, консервы и прочее, — время было очень голодное. По дороге я дня на три остановился в лагере Менхенгоф, находившемся под управлением солидаристов. Мои друзья из числа солидаристов дали мне комнату. Я попросил ключ, — в лагере было около трёх тысяч всякой публики, и было бы рискованно оставлять мои сокровища не под замком. На мою просьбу о ключах мне ответили, что здесь — русский лагерь, и что здесь не воруют. Три дня мои сокровища лежали открытыми всяким вожделениям, и за три дня не пропало ни одной папиросы».

Писатель постоянно подчёркивал в своих статьях, что никакого личного мотива для вражды с солидаристами не имеет, напоминал о том, что в их рядах у него есть друзья. В частности, Солоневич писал: «В Гамбурге у меня был добрый приятель, — В. Д. Самарин[188], новый эмигрант, солидарист и редактор партийного (солидаристов) еженедельника „Путь“. Милейшей души человек, глава настоящей русской семьи, радушной и гостеприимной — и вообще хороший человек. В смысле „русскости“ и радушия — намного лучше многих самых старых эмигрантов».

И всё-таки довольно скоро Иван пришёл к выводу, что энтээсовцы действуют «предательски» по отношению к другим эмигрантским организациям, стараясь проникнуть в них, разложить изнутри, перетянуть к себе самых активных членов. Солоневич подкреплял свои выводы тем, что 15-й пункт довоенного устава «новопоколенцев» — «принцип разложения» — так и не был отменён на съезде солидаристов, который прошёл весной 1948 года под Франкфуртом.

Под административным и политическим контролем НТС находились десятки тысяч русских людей, ожидавших решения своей судьбы. Солидаристы, по словам писателя, объявили себя «всей эмиграцией» и терроризировали «дипийцев» угрозами сорвать их выезд за границу. «Мне известен факт, — писал Солоневич, — когда в управляемом солидаристами лагере Фишбек в 25 километрах от Гамбурга человек, предлагавший новым „Ди-Пи“ монархическую литературу, — кустарную и бедную — был арестован и передан немецкой полиции по обвинению в коммунистической пропаганде».

Весной 1947 года Солоневичи стали готовиться к отъезду из Германии. Во время странствий по дорогам Германии планы переезда в Америку обсуждались не раз. Первую попытку оформления эмиграционных документов они предприняли ещё в начале 1940 года. Но война смешала все карты. От тех документов вряд ли что сохранилось: сгорели вместе с американским консульством после бомбёжки. Теперь — вторая попытка, и Иван надеялся, что все необходимые процедуры будут пройдены быстро. Надо было только восстановить связь с друзьями в Соединённых Штатах.

Иван ещё не знал своего «конечного адреса», но заранее побеспокоился о вывозе рукописей. Это дело он поручил энтээсовцу А. Тенсону, приятелю Юрия. Как впоследствии констатировал Солоневич, рукописи «пропали, так и не были переброшены никуда… Они пропали бесследно, — что было бы очень большой неприятностью, если бы у меня не остались их копии».

Первая послевоенная публикация, в которой сообщалось о судьбе бывшего вождя «штабс-капитанов», появилась 20 мая 1947 года в издававшейся в США газете «Русская жизнь». Статья была напечатана под заголовком «Писатель Иван Солоневич спасся (из его письма друзьям в Калифорнию)». Конечно, это был пробный сигнал, попытка «всплыть на поверхность», проверка реакции «своих и чужих»:

«После перерыва в несколько лет я, наконец, имею возможность сообщить о своём существовании. Это я делаю несколько на авось: сквозь мытарства последних лет я спас, кроме оптимизма, — сына, его жену и моего внучонка, „престарелую и многострадальную“ пишущую машинку, — мои новые рукописи и ряд адресов моих бывших друзей. Возможно, что в эти адреса вкралась ошибка. Возможно также, что за эти страшные годы Ваши интересы и симпатии подверглись некоторому пересмотру. Очень много людей ухитрились „бердяезироваться“, сменить свои вехи, сжечь старых богов и отправиться на поклон всяким новым. Это старое традиционное и привычное занятие, всосанное российской интеллигенцией с млеком всех философских ослиц истории. Если такого сорта превращение произошло и с Вами — прошу считать моё письмо недействительным».