Люневильский договор установил, что германские князья, которые потеряли, согласно ему, земли на западном берегу Рейна и в Италии, должны получить вознаграждение где-нибудь в Германской империи, и притом главным образом на счет церковных княжеств, так как там владение землями было только пожизненным, и потому передача их в те или иные руки была сопряжена с меньшими затруднениями. Различные осложнения, возникшие при распределении этих земель, а также и установившаяся между Пруссией и Австрией вражда, дали Бонапарту благовидный предлог к вмешательству в качестве посредника и руководителя в дело окончательного определения границ, которые уменьшили бы относительное влияние и престиж традиционного врага Франции – Австрии и возбудили бы восторженную преданность ему со стороны ее соперников. При этом Бонапарт искусно добился влиятельной поддержки России, молодой правитель которой с готовностью принял лестное предложение о соединенном вмешательстве, тем более что принцы, связанные родственными узами с его семейством, могли таким образом получить непропорциональную долю в делившейся добыче. Под искусным руководством Бонапарта приобретения Пруссии превзошли приобретения Австрии настолько, что содействовали исполнению его предсказания, что «Германской империи в действительности придется разделиться на две, так как дела ее будут сосредоточены в двух различных центрах». Добившись этого, он хвастался, что «дела Германии были устроены всецело к выгоде Франции и ее союзников». С мнением Великобритании не считались, и ее народ, хотя и молча, но с неудовольствием смотрел на ослабление своего союзника и на возвеличение государства, которое считал и не заслуживающим доверия, и враждебным. В то же самое время подлили масло – в огонь настоятельные требования Бонапарта об изгнании из Англии некоторых французских роялистов и об ограничении свободы британской прессы в нападках на него самого. Британское правительство отказалось исполнить эти требования.

Возражения Бонапарта против прессы и его вмешательство в германские дела предшествовали провозглашению его пожизненным консулом. Вскоре затем последовало формальное присоединение к Франции Пьемонта и Эльбы по декрету 11 сентября 1802 года. Пьемонт был организован как французский военный департамента в апреле месяце 1801 года, и Бонапарт тогда уже конфиденциально сообщал некоторым, что эта мера должна считаться первым шагом к упомянутому присоединению. Значение этого события состояло в том, что положение, установленное лишь de facto и – как предполагали официально – временно, было санкционировано de jure и навсегда. Как таковое это дело было явным захватом, со стороны Франции, имевшим большое значение для континентальных держав, особенно же для Австрии, так как в случае военных действий против ее итальянских владений Пьемонт должен был служить операционной базой. Прилежащая Лигурийская республика (как называлась тогда генуэзская территория) была также организована как французский военный округ, и никто не мог ручаться за то, что с ней не поступят так же, как и с Пьемонтом. Это было бы в высшей степени убыточно для британской торговли и прибавило бы еще новый штрих в картине преобразований, происходящих перед глазами Европы. Дело не ограничивалось только одними материальными выгодами для Франции: так, никакого вознаграждения не было дано королю Сардинии за отнятие от него самого значительного его владения, и эта явная несправедливость была сочтена как Великобританией, так и Россией, которые горячо настаивали на приличном удовлетворении короля, выражением неуважения к себе. Некоторое время, однако, министерство не протестовало.

Скоро нанесена была Великобритании новая обида, которая, если и не была сама по себе сильнее других, то переполнила чашу ее терпения. Небольшой кантон Валлис, в юго-западной Швейцарии, был весною 1802 года насильно отделен от конфедерации и провозглашен независимым, для того чтобы обеспечить за Францией симшюнский путь, идущий через него к Италии. Мера эта, как писал Бонапарт, «в соединении с исключительным правом Франции посылать свои армии этим путем, изменила систему войны, которую надлежит принять в Италии». Никаких явных дальнейших шагов для приобретения влияния на дела Швейцарии более сделано не было, но французский посланник получил инструкции поддерживать тайно партию, симпатизировавшую революции. В обращении Первого консула к Законодательному собранию 6 мая 1802 года появилось зловещее предсказание, что «советы французского правительства различным партиям в Швейцарии до сих пор оказывались напрасными. Тем не менее все еще не теряется надежда, что на голос благоразумия и умеренности обратят внимание и что державы, соседние с Гельвецией, не будут вынуждены вмешаться для подавления смут, продолжение которых угрожало бы их собственному спокойствию».

В Швейцарии – может быть, более чем в какой-либо другой стране Европы – было осуществлено намерение, возвещенное Национальным конвентом в знаменитых декретах. 19 ноября и 15 декабря 1792 года: распространять силой перемены в правительственном строе стран, куда могли проникнуть французские армии. Правда, широкие перемены были сделаны уже в Бельгии, Голландии и Италии, но эти страны в то время, когда французские армии впервые вторглись в них, вели открытую войну с Францией. Вмешательство же в дела Швейцарии в 1798 году отнюдь не имело характера серьезной войны, так как в подвергнувшихся вторжению кантонах не было никаких средств к сопротивлению. Это было вооруженное вмешательство, предпринятое Директорией по настоянию Бонапарта с целью поддержки граждан иностранного государства, «желающего восстановить свою свободу». – «Как только был дан сигнал вступлением французской армии в 1798 году, так возникло быстро и широко распространившееся восстание». За этим восстанием последовало принятие сильно централизованной конституции, к которой страна не была подготовлена. С этого времени агитация сделалась непрерывной. Две партии боролись за преобладание: одна, известная под именем унитарианской, сочувствовала новому порядку, и симпатии ее были на стороне французской революции; другая – аристократическая, добивалась восстановления первоначальной конституции и искала покровительства и поддержки у старейших правительств Европы. Между этими двумя партиями была центральная, состоявшая из представителей более умеренных мнений.

Обеспечив Валлис за Францией, Бонапарт, в августе 1802 года, отозвал французские войска, до тех пор остававшиеся в Швейцарии, – политическая мера, которая имела целью показать Европе, что он уважает независимость страны, гарантированную Люневильским миром. Обострение отношений между противными партиями скоро привело их к столкновениям, и номинальное правительство умеренных, добившееся власти экстраконституционными действиями, увидело, что на его стороне не было «ни горячих патриотов, которые желали бы абсолютного единения, ни мирных масс, достаточно расположенных к революции, но знавших ее только по ужасам войны и присутствию в стране иностранных войск». Аристократическая партия взяла верх и утвердилась в столице, откуда правительство было изгнано. Последнее обратилось к Бонапарту, прося его вмешательства. Сначала он отказал, но затем почти сейчас же решился действовать. «Я не сдам, – сказал он, – грозных альпийских бастионов пятнадцати сотням наемников, оплачиваемых Англией». В качестве специального посла был послан французский полковник, с прокламацией, помеченной 30 сентября 1802 года, предлагавшей олигархическому правительству сложить с себя власть и распустить все вооруженные силы. Для поддержки этого приказания были двинуты к границе тридцать тысяч французских солдат под начальством генерала Нея, которые скоро и вошли в страну. Перед этой реальной силой всякое сопротивление со стороны Швейцарии сейчас же прекратилось.