— Хлеб с хлебом едим… — ворчал он. — Этак мы совсем загнемся! Хоть бы мясо было, что ли…

— Мясо вредно, — невозмутимо отвечал на это Олег, отправляя в рот огромную порцию макарон под соусом.

— Да ну, брось! — отмахивался Паша. — Все культуристы мясо едят, а они знаешь, какие здоровые! Во! Культуристы, они че попало жрать не будут. А мясо едят. И сыр едят, и молоко… и салаты там разные… А я мандарины люблю.

Обычно диспут заканчивался тем, что Виктор с грохотом обрушивал на стол свою кружку с киселем и грозился вышвырнуть доморощенного лакомку вон из камбуза, а то и вовсе — с корабля.

— Тебе, Паша, надо бы сменить фамилию «Дурманов» на «Гурманов», — поспешно разнимал их Коля, — и тогда все сразу встанет на свои места.

— Иди ты… — обиженно фыркал Паша и умолкал, но ночью мандариновые бредни вспыхивали с новой силой.

Сон ушел окончательно и бесповоротно. Посидев с минуту, я натянул штаны и парку и полез на палубу. Снаружи было холодно и сыро. Корабль ощутимо покачивало. Мы уже прошли через два шторма и считали, что нам несказанно повезло — корабль был цел, если не считать мелких повреждений, и уверенно шел вперед.

— Не спится? — окликнул меня Коля.

— Уснешь тут с вами, как же…

В капитанской каюте горел свет. Наверняка Игорь в очередной раз бдел над продуктами. Дело было в том, что на хозяйском складе, откуда ни возьмись, вдруг объявился постоялец — громадная, просто небывалых размеров крыса, которая чувствовала себя там как дома. Когда Игорь туда приходил, она смотрела на него с не меньшим удивлением, чем он — на нее. В глазах у обоих читался вопрос: «Какого лешего он (она) тут делает?» Крыса с завидным аппетитом трескала и сухари, и макароны, а изловить ее не удалось при всем старании. Яда у нас не было, а в капкан попался только Пашка. Кончилось все тем, что Игорь перетащил почти все продукты к себе в каюту, окончательно ее загромоздив, а лишнюю мебель уволок оттуда на склад, в результате чего разница между складом и каютой исчезла совершенно — оба помещения превратились в захламленные тесные комнаты, где Игорь, как скупой рыцарь, спал, работал и хранил пропитание.

Крыса, кстати, тоже.

Колючие холодные точки звезд равнодушно рассматривали нашу «Гончую». Океан слабо искрился. Ледяной ветер пронизывал оленью парку, словно рубашку. Поежившись, я потянул за шнурок — меховой капюшон мягко охватил лицо. Я стоял на носу бригантины рядом с Олегом — тот смотрел вперед и давал сигналы рулевому. На палубе лежал багор — отталкивать льдины.

— Интересно, где мы сейчас, — вслух подумал я.

— В высоких широтах, — ответил Олег и добавил, подумав: — В очень высоких. Ума не приложу, что Игорь намерен делать дальше…

— Идти пешком? — предположил я.

— Все может быть…

Постояв на носу еще минут пять, я прошел на корму, где хранилось снаряжение, и чуть не упал, споткнувшись о кучу Пашкиного спортинвентаря. Массивная штанга, гантели и две гири-двухпудовки сиротливо притулились возле пушек. Паша, и без того измученный макаронной диетой, совсем забросил свои занятия. Гири покрылись корочкой льда и напоминали орудия пыток. Заниматься атлетизмом в шубе было неудобно, а раздевшись, Пашка быстро замерзал на ветру. Синий и пупырчатый, словно ощипанный бройлер, он вскоре бросал свои снаряды и бежал греться в кубрик. Один раз он приволок свои железяки туда, надумав «подкачаться» в тепле, но разгневанный Хозяин вышвырнул их на улицу вместе с Пашей.

— Совсем чокнулся! — злился он. — Еще тут греметь будет!

— Но как же так? — обиженно оправдывался Паша. — Где же мне тогда заниматься бодибилдингом?

— Чихал я на твои занятия! У меня твой дебилдинг уже во где сидит! — Игорь показывал Пашке кулак и с треском захлопывал дверь каюты. Отчаявшись, Пашка махнул на все рукой и позабросил спорт до лучших времен.

Снаряжение наше хранилось в шести больших ящиках на корме. В трюме, правда, была еще дюжина, поменьше. Проверив, надежно ли закреплен груз, я уже совсем было собрался идти в кубрик, как вдруг с юта донесся крик Олега:

— Коля, льдина! Право руля… нет! лево ру… Стоп! Стоп! Айсберги! Ребята, льды! льды впереди! Свистать всех наверх!

Зазвенел тревожно корабельный колокол. Витька с Пашей выскочили на палубу в штанах, на ходу напяливая шубы и путаясь в рукавах. В следующий миг они уже карабкались вверх по вантам — убирать паруса. Я был уже наверху, когда стало ясно, что столкновения не избежать — с натужным скрежетом «Гончая» обломила внешнюю кромку льда, продвинулась по инерции еще на несколько метров, после чего замерла и стала медленно заваливаться на бок. От рывка я чуть не сорвался — меховой сапог соскользнул с обледенелой ступеньки, и я повис на руках, качаясь над пропастью. Далеко внизу простиралось сплошное ледовое поле — не очень подходящее место для приземления. Я сглотнул и посмотрел наверх. Паруса под напором ветра продолжали увлекать застрявшее судно вперед. Мачты угрожающе гнулись и трещали. Каким-то чудом лед еще раз подломился, и бригантина выправилась, правда, лишь для того, чтобы снова начать падать.

Веревки под моими пальцами оттаяли и окрасились кровью. «Гончая» судорожно дрогнула, и в следующий миг узел под тяжестью моего веса развязался. Веревка описала широкую дугу, я ударился о мачту и повис, запутавшись, на вантах. Левая рука сразу онемела. Прямо перед моим носом был последний узел, скользкий как масло и твердый как камень. Ругаясь и ломая ногти, я попытался развязать его. С таким же успехом я мог бы порвать якорную цепь.

— Отойди! — вдруг послышалось сзади. Обернувшись, я увидел Командора. Из всей одежды на нем были только волосатые штаны и майка. Разгоряченный и потный, Игорь тяжело дышал, сжимая в руках топор.

— Убери руки! — снова крикнул он.

— Куда?! — взвыл я, болтая в воздухе ногами в поисках опоры.

— Отцепись от веревки, идиот! — рявкнул Игорь и занес топор.

С испуга я, как обезьяна на лианах, проделал какой-то совершенно немыслимый цирковой трюк, перепрыгнув на соседнюю веревку. Как только это произошло, отливающее синевой лезвие обрушилось на узел, в мгновение ока разрубив все, что там было. Послышался треск, над головою хлопнуло жесткое полотнище паруса, и я почувствовал, что падаю.

Метра четыре мы с Игорем летели вдвоем. Затем нас догнал и перегнал тяжелый брус нок-рея. С ужасным грохотом он рухнул на палубу, растянув перед нами серый парусиновый батут. Хлопнувшись на его шершавую поверхность, мы скатились вниз и врезались в кучу обломков, ранее бывших канатным ящиком. Все это произошло так быстро, что я даже не успел перевести дыхания.

Послышался нарастающий свист, и неподалеку от нас, глубоко вонзившись в палубные доски, грохнулся командорский топор.

Воцарилась тишина.

Краски медленно возвращались на хозяйское лицо. Я взглянул наверх. Паруса исчезли — мачты были чисты. Бригантина встала на ровный киль.