Аремис недоуменно посмотрел на короля горцев. Они медленно двигались вперед, часто поднимая факелы, чтобы стражники могли их узнать На самой высокой башне крепости был зажжен специальный огонь, сообщавший воинам, что едет король, поэтому Уил и гренадинец не боялись, что их атакуют или остановят.

— Ничего не понимаю, — сказал Аремис.

— Я сам мало что понимаю, — признался Уил. — Финч считает, что случайность может повлиять на последствия применения дара Миррен.

— Ты собираешься что-то предпринять, чтобы предотвратить свадьбу Валентины и Селимуса, я правильно понял?

— По правде говоря, не знаю, что можно сделать. Думаю, я еду туда, чтобы просто увидеть ее прежде, чем снова умру.

Аремис осадил лошадь. Уилу пришлось сделать то же самое. Он понимал, что сделал слишком провокационное заявление, чтобы оно могло остаться без внимания.

— Зачем? — спросил гренадинец. — Оставаясь Кайлехом, ты сможешь многого достичь. Давай вернемся. Ты же сам говоришь, что не в силах повлиять на брак. У нас здесь есть друзья, верные люди. Ты — король. Почему бы не жить в его образе? Останови дар Миррен сейчас!

— Его может остановить только одно, Аремис, — устало сказал Уил.

— Что? — спросил гренадинец.

Уил поднял голову и посмотрел другу прямо в глаза.

— Если я стану королем Моргравии.

— Селимусом? — воскликнул изумленный Аремис.

Уил кивнул. Он был очень серьезен, и Аремис вдруг понял.

— Значит, вот в чем дело. Дар Миррен нужен для уверенности, что ты станешь Селимусом?

Кайлех усмехнулся.

— Это что-то вроде мести. Миррен пострадала от Селимуса, поэтому она и ее отец придумали способ заставить его страдать.

— Но почему они вовлекли в это дело именно тебя? Ты ведь ничего не сделал, просто пожалел ее.

— Я лишь пешка в сложной игре, — тихо сказал Уил. — Она использовала меня, чтобы отомстить за свои мучения.

Увидев ужас на лице Аремиса, Уил вспомнил свое отчаяние, когда узнал правду о даре Миррен. Теперь почти то же самое испытывал гренадинец; может быть, ему было даже хуже, потому что наблюдать, как страдают те, кого ты любишь, всегда тяжелее, чем страдать самому.

— Уил, — начал Аремис, придя в себя, — дела обстоят еще хуже, чем я мог себе представить, тут я с тобой согласен. Но не лучше ли посмотреть на все это с другой точки зрения, — осторожно заметил он. — Если ты будешь королем Моргравии, а Валентина твоей королевой, вы вместе сможете уменьшить тот вред, что нанес Селимус. Ты, конечно, не сможешь вернуть тех, кого потерял, но, может быть, их смерть не будет такой бесполезной, если Моргравия станет великим королевством при хорошем короле. Ваши с Валентиной наследники начнут новую династию. Представь себе, король Моргравии — ты, а не Селимус. И нужна для этого всего одна смерть. — Гренадинец оживился, словно почувствовал, что все еще можно исправить.

Уил смотрел на свои новые большие руки. Узнав о своей участи, он много раз думал о сценарии, которым сейчас так был увлечен Аремис. Но все попытки убедить себя, что этот ужасный эпизод его жизни может иметь счастливый конец, упирались в стену. И имя этой стены было Селимус.

— Аремис, — тихо сказал он в тишину весенней ночи, — я не хочу им быть.

Аремис не счел это серьезным доводом.

— Судя по всему, у тебя нет выбора.

— Я не буду жить в образе Селимуса, — медленно и отчетливо сказал Уил. — Лучше умереть.

— Но у тебя будет все…

Уил резко прервал его:

— У меня не будет ничего, кроме ненависти и отчаяния. Ты не понимаешь, когда я становлюсь кем-то другим, во мне остается очень многое от этого человека. Его память, мечты, манеры. И его плохие стороны, Аремис. Я не смогу жить в образе человека, которого ненавижу больше всех на свете и который ненавидит Тирсков около двух десятков лет.

— Что же тогда ты собираешься делать? Снова умирать? — съязвил Аремис, стараясь вывести друга из угнетенного состояния. Уил молчал, все так же глядя на руки Кайлеха.

Гренадинец покачал головой.

— Скажи, что не собираешься умереть, став им, Уил? — потребовал Аремис, почувствовав новую волну страха. Ведь как только Уил станет Селимусом, он лишится защиты Миррен. Окажется таким же смертным, как и все остальные люди.

Когда Уил заговорил, голос его звучал предельно серьезно:

— Как только произойдет мое превращение, а так оно и будет, поскольку стать королем Моргравии моя судьба, ты покончишь со мной раз и навсегда.

Аремиса возмутили слова Уила.

— Я этого никогда не сделаю, — закричал он.

— Сделаешь! Потому что я тебе прикажу. Не забывай, я буду королем Моргравии и смогу потребовать этого от тебя.

— Или что? Ты убьешь меня? — с вызовом спросил Аремис. Уил, не обращая на него внимания, продолжал говорить:

— Мы это выдадим за несчастный случай. Если ты так уж возражаешь, можно все сделать чужими руками, но тебе придется помочь мне умереть. Быстрая стрела в сердце, и все. Я предпочитаю, чтобы это был ты, Аремис. Лучшего стрелка мне не найти. Сделай это ради нашей дружбы.

— Нет, Уил. А как же Валентина?

— Я не могу думать о том, что произойдет после моей смерти. Но Валентина будет освобождена от своего обещания выйти замуж за Селимуса, и сможет вернуться в Бриавель, чтобы начать новую жизнь.

— Но умрет не он, а ты.

— Валентина этого не узнает. Она будет смотреть на меня с отвращением, ненавидеть мои прикосновения и с презрением произносить мое имя. Нет, Аремис, я этого не хочу, — печально сказал Уил. — Мне лучше умереть. Элизиус предупреждал, что я не могу разрабатывать планы своего убийства другими, но я рассчитываю на то, что, как только стану Селимусом, дар Миррен, если верить Элизиусу, прекратит свое действие и не сможет больше навредить ни мне, ни тем, кого я люблю.

Аремис покачал головой — думать об этом было слишком больно. Они столько вместе преодолели, и для чего? Чтобы Уил умер?

— Не принимай пока окончательного решения, — попросил он. — Финч говорил о случайностях, давай подождем и посмотрим, как все повернется.

Уил вспомнил Финча и его просьбу все объяснить Валентине. Мальчик никогда раньше не давал ему плохих советов и всегда оказывался прав. Когда он встретится с Валентиной, тогда и решит, рассказывать правду или нет. Точно он знал только то, что никогда не сможет жить в теле Селимуса. Даже если у Валентины его вид не будет вызывать отвращения — а он обязательно ей будет противен, — каково будет ему самому жить в образе того, кто виновен в смерти дорогих ему людей?

— Ладно, хватит, — сказал он. — Больше мы не будем это обсуждать, пока я не стану Селимусом. Потом у тебя будет одна ночь, которую я проведу с Валентиной, считай это отсрочкой, а на следующий день ты должен будешь исполнить мою просьбу. Согласен?