Он словно не замечал бестактности Дашковой. Что же произошло? Скорее всего, Екатерине Романовне дали понять, что она вдруг стала очень близка вершителям реальной политики. Князь – сама предупредительность. Встретив даму в Царском Селе, спрашивает, в каком чине она желает видеть своего сына. Не в каком положено, а в каком изволите. Ответ Дашковой показателен: «Императрице известны мои пожелания; что же касается до чина моего сына, то вы, князь, должны знать это лучше меня; двенадцать лет тому назад он был произведен в прапорщики кирасирского полка, и императрица повелела постепенно повышать его в чинах. Я не знаю, исполнено ли ее желание»{818}. Дашкова будто старается уличить Потемкина в служебной некомпетентности. В ответ – ни тени возмущения. Первый вельможа империи вытягивается во фрунт перед Екатериной Романовной. Зачем?

Ответ на этот вопрос связан с внешнеполитическими акциями России. Весной 1782 г. параллельно шли переговоры с союзной Австрией о восстановлении Греческой империи и тайная подготовка к присоединению Крыма{819}. Дипломаты других европейских держав тоже не оставались безучастны. Английский посол сэр Джеймс Гаррис всеми силами старался расширить влияние своего кабинета при русском дворе. На кону стояло участие России в войне с Американскими колониями, чего Екатерина II намеревалась избежать. Лондон не раз посылал в Петербург запросы и просил о присылке русского экспедиционного корпуса. Но пока безуспешно{820}. Нельзя было ни пойти у Британии на поводу, ни разочаровать ее раньше времени и тем вызвать негативную реакцию на присоединение Крыма.

Вернувшаяся в Россию Дашкова пришлась Екатерине II и Потемкину очень кстати. В столице она была окружена «друзьями своих английских друзей», среди которых не последнее место занимал Гаррис. Внимание, оказываемое известной своей англофилией княгине, воспринималось в дипломатических кругах как признак внимания к Англии. Поэтому партия Потемкина параллельно с обхаживанием английского посла (Гаррис даже полагал, что стал «другом» светлейшего князя и тот открыл ему «тайны русской политики») вела планомерную опеку англофильски настроенных лиц. Последние могли создать у британских дипломатов иллюзию, будто при дворе существует проанглийская группировка и она может завоевать ключевое влияние на Екатерину II. С января по август 1783 г. Дашкова с братьями Александром и Семеном Воронцовыми часто обедали у Гарриса. Дневник его супруги леди Гаррис изобилует упоминаниями о визитах Дашковых{821}.

В первый момент княгиня едва ли понимала суть интриги, но увлеченная знаками высочайшего внимания позволила втянуть себя в игру. Она совершала один ложный шаг за другим. Во время первого же приезда в Царское Село произошел многозначительный эпизод. «Шествуя» вслед за государыней из церкви, еще слабая и больная княгиня отстала от венценосной подруги на целую комнату, а двигавшиеся следом придворные не посмели ее обогнать. Внешне это выглядело так, словно Дашкова – наиболее приближенное к Екатерине II лицо.

После нескольких первых недоразумений – княгиня показывала Потемкину, что дуется за оставшиеся без ответа письма – у них установились дружеские отношения. Судя по «Запискам», Дашкова часто обсуждала с князем те пожалования, которые Екатерина II намерена ей сделать. Через него наша героиня передавала государыне свои пожелания и даже называла своим «светлейшим приказчиком». Потемкин уговорил княгиню взять имение в Белоруссии, которое многие при дворе оценивали как целое состояние, но которое показалось Екатерине Романовне недостаточно доходным. Потемкин же настоял, чтобы княгиня, по просьбе императрицы, выбрала себе дом в Петербурге, и казна могла оплатить покупку, а также, чтобы Дашкова дала согласие достроить на казенный счет ее дом в Москве и позволила императрице оплатить ее долги.

При каждом пожаловании княгине что-то не нравилось, она выставляла свои условия, вынуждала себя упрашивать, а потом жаловалась, что пала «жертвой своей деликатности». «Я тогда осмотрела дом покойного придворного банкира Фридерикса и условилась с его вдовой насчет цены, которая… не превышала тридцати тысяч рублей… В этом случае я действительно стала жертвой своей деликатности, так как в купленном мною доме не было вовсе мебели; хотя я и сделала императрице экономию в тридцать тысяч, но ни слова не сказала о том, что мне приходится покупать всю обстановку»{822}.

Уже из этого фрагмента видно, как тяжело было иметь с княгиней дело. Но Потемкин продолжал возиться, а Екатерина Романовна – требовать. Вместо Круглого, которое располагалось на бывших польских землях, перешедших к России по разделу 1772 г., она хотела получить имение в центральных губерниях – «село Овчинино, которое было пожаловано Орловым и потом от них выменено»: «Постарайся, мой милостивец, а то я не знаю вашей польской экономии и, проживаясь в Петербурге, совсем банскрут… с умножающимся ежегодно долгом»{823}. Это пишет человек, получивший от государыни только чистыми деньгами 67 тыс. рублей. Затем явилась идея, напротив, присовокупить к Круглому село Дашково, некогда принадлежавшее польской линии рода и теперь находившееся во владении королевской семьи. «Мне легко было бы получить эту землю», – рассуждала княгиня, поскольку Станислав Понятовский «считал себя обязанным моему покойному мужу». Однако Потемкин обещал уладить все сам. «В результате я не получила ни Дашкова, ни вознаграждения за недостающие в Круглом души».

Княгине все казалось, что ее обсчитывают и обворовывают. В лучшем случае – невнимательны к просьбам. Между тем выполнить оба пожелания не представлялось возможным. Екатерина II взяла за правило не раздавать земель в центре России – здесь крестьяне, напротив, переводились в число государственных, поэтому село Овчинино и было «выменено» казной у Орловых. Что же до Польши, то возбуждать новые толки в кругу шляхты, взбудораженной разделом, не следовало по чисто политическим соображениям. Однако Дашкова не задумывалась над трудностями «милостивцев».

Примечательна история с производством во фрейлины племянницы Дашковой – Полянской, дочери Елизаветы Воронцовой. Княгиня отказывалась покупать на казенные деньги дом в Петербурге, взамен прося взять девушку ко двору. Просьба была неприятна императрице. Допустить в близкое окружение девицу из враждебного клана, дочь бывшей соперницы – не самый простой шаг. Екатерина заколебалась. Но княгиня решила настоять на своем и обратилась к Потемкину. Светлейший князь повел партию до конца.